Сквозь тусклое стекло

[Рыжая и вредная]

Участники Элизабет Дюваль, Александр Келлер, Люк Эрншо.
Дата 2012 год, с июля по ноябрь.
Место действия Лос-Анджелес, Калифорния, США.
Предыстория

"Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан."
Первое Послание к Коринфянам (13:12)

Лос-Анджелес - самый искусственный город на этой планете. Накладывает свой отпечаток близость Фабрики Грёз, с её целлулоидными чувствами, радостями и бедами, или то личное проклятие Города Ангелов, но здесь очень сложно отличить реальность от вымысла. А когда это так, то как просто оказывается сделать шаг в бездну, свято верую в то, что под ногами у тебя лишь лаковое пятно декорации.
Впрочем, люди везде одинаковы. Все хотят для себя лучшей доли. Немного денег, немного счастья, побольше ясных дней, поменьше неприятностей. Не так ли? Двухэтажный дом с бассейном и вышколенной прислугой, чьи шаги не слышны на твёрдой венецианской плитке, выстилающей внутренний дворик, обсаженный пальмами, когда тебе приносят свежий коктейль прямо к шезлонгу. Роскошный красный феррари, несущийся вдоль побережья как серый призрак, пока ветер треплет рукав твоей дизайнерской, сшитой на заказ рубашки. Свободный вход туда, куда простому смертному путь заказан. Красивая жизнь, - каждый платит за неё свою цену. Но большинство, по-прежнему, рассчитываются душой.
Элизабет повезло родиться "с серебряной ложкой во рту". Она никогда не нуждалась, хотя с тех пор, как её характер стал проявляться, отчётливо и независимо от деспота-отца и бесцветной, покорной матери, Лиз испытывала неукротимое желание протестовать. Сбежать из той золотой клетки, куда она была заточена, и которая казалась ей слишком тесной для широкого размаха её тёмных крыльев. Элизабет хотелось взлететь - и она отправилась на небеса своей свободы и своего творчества, в Калифорнийский Университет, где и повстречала студента-философа, на пару лет её старше, и несоизмеримо ниже стоящего на социальной лестнице.
Какое-то время, казалось, они были счастливы. Какое-то время их держали крылья, одни на двоих, но в Городе Ангелов перья ценятся слишком дорого, чтобы долго щеголять таким украшением. Они стали чужими, два так и не выросших ребёнка, капризных и избалованных, каждый по-своему, обречённых друг на друга до того дня, пока кто-нибудь сильный и решительный не сломает этот порочный круг.
Но станет ли это их спасеньем или ещё три души утонут в океане незамеченными? Ответ на это может дать лишь тот, кто держит в своих руках Книгу Судеб. Или тот, кто пройдёт весь путь до конца.
Свет. Камера. Мотор.
Это кино о любви и жадности, о предательстве и больших деньгах. О том, что мы с вами так любим.
Нет, одной риторикой не обойдёмся. Здесь будет кровь. Обязательно будет, господа акулы.
Предупреждение(я) нуар. По-русски говоря, чернуха. Кто знает, тот понял, - плохо будет всем.
музыка

"А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше."
Первое Послание к Коринфянам (13:13)

Comments

[lottieblue]

Не смотря на всё последовавшее, на все те безумные дни и недели, навсегда отпечатавшиеся в моей памяти тяжёлым жаром его прикосновений, его поцелуев и цепких, беспощадных взглядов, ничто не вспоминается мне теперь столь же ярко и отчётливо, как лёгкий вкус соли на губах, горячая ладонь на до боли стоящем члене и лихорадочное, пьяное, безумное возбуждение, которое без остатка смело последние крохи разума, стёрло границы приличий, оказавшихся, на поверку, всего лишь линиями, проведёнными на мокром песке. Предвкушение надвигающегося удовольствия было тягучим и пряным. Оно вспыхивало лёгкими искрами под веками, разбегалось по коже разрядами статического электричества, особенно ощутимыми там, где он касался меня: своим телом, дыханием, теплом. Казалось, стоило мне попасть в самую последнюю границу его близости, и я весь вспыхнул, точно так же, как загораются крылья мотылька, кружащегося подле раскалённой лампы.
Мгновение длилось и длилось до бесконечности, но оставалось при этом всего лишь мгновением - чересчур коротким, чтобы насытиться им вполне, утолить ту жажду, что не признаёт никаких границ, для которой и "всё" будет слишком мало. Чем больше я пил его поцелуи, тем больше желал их, ловя его губы своими, - распухшими и искусанными, как никогда раньше. Рассудок отказывал служить мне, дрожа на той тонкой грани между мукой и блаженством, когда весь мир сжимается до чего-то личного и крошечного, а всё прочее перестаёт существовать, растворяется в тумане несущественного и посредственного. Я ощущал как быстро и настойчиво скользят, сжимаясь, уверенные пальцы, жёсткие под моей ладонью, но поддающийся моему желанию, по только им понятному капризу. Ловя ритм, задаваемый моим телом, лучше знающим, что ему нужно, рука Ксандра двигалась всё быстрее, резче, словно он точно понимал, что делает. И, возможно так оно и было, но для меня подобный контроль над ситуацией и над собой был нереальным. Возможно впервые в жизни, я до конца прочувствовал, что значит потерять себя, раствориться без остатка в наслаждении, настолько простом и настолько идеальном, что не существует слов, при помощи которых можно описать его тому, кто не испытывал этого сам.
Негромко вскрикнув, не то в последний миг вспомнив о том, где мы находимся, о том, что следует быть тихим и пристойным (хотя какая речь о пристойности могла быть сейчас?), не то потому, что на звук не осталось сил, я в изнеможении откинулся назад, роняя голову на мягкую подушку диванного сиденья, раскрытым ртом ловя разряженный воздух, всё ещё слегка вздрагивая от желанной и оглушительной разрядки, слишком чётко ощущая, как моё собственное семя просачивается между наших сцепленных пальцев.

[Рыжая и вредная]

Люк был прекрасен в своей естественности – расслабленный и удовлетворённый он как-то весь обмяк, опираясь на софу, и разбрасывая рыжие вьющиеся пряди по подушке. Тяжело вздымающаяся в сбитом дыхании бледная грудь с маленькими розовыми сосками упрямо манила к себе жаждой прикосновений, жёстких, оставляющих яркие заметные метки, заявляющие право собственности на это красивое изящное мужское тело. Но мне не стоило поддаваться мимолётным порывам, и пусть, под одеждой «следов преступления» не было бы видно, рисковать мне не хотелось. Всё же Лиз – женщина, а у них весьма развито чутьё на подобные вещи.
Моё собственное тело дрожало от напряжения, а член болезненно ныл, требуя разрядки, но я не торопился, понимая, что рыжему нужно дать небольшую передышку перед вторым раундом. Тем не менее, ладонью, ещё недавно упиравшейся в сиденье софы, я уже очерчивал тонкие линии ключиц моего визави, спускаясь к потемневшим от прилившей крови соскам, сжимая пальцами и слегка выкручивая тугие комочки плоти. А пальцы второй руки, обильно испачканные семенем, стряхнув расслабленную ладонь Люка спустились ниже, нащупывая между удобно разведённых ног горячий, пульсирующий под подушечками пальцев анус. Влажные фаланги достаточно легко проскользнули внутрь, стоило лишь немного надавить, и тугие мышцы поддались напору, тут же плотно обжимая пальцы и не пуская дальше.
- Расслабься, тебе понравится, - голос слушался плохо, поэтому получился полушёпот-полурокот. Я вновь оперся ладонью о софу, немного нависая над Люком, легко касаясь губами его кожи то тут, то там, и выискивая взглядом отголоски эмоций на лице, его реакцию на мои действия. Грубость здесь была неуместна, всё же, я, похоже, не ошибся, и таких развлечений у Люка до меня не было. Поэтому я начал плавные, неглубокие толчки пальцами, долженствующие немного расслабить моего любовника, попутно собирая остатки семени с кожи, и используя его как смазку. В принципе, можно было использовать и специальный гель из тюбика, но пока хватало естественной, да и ощущалось это как-то иначе, более интимно что ли.