Сквозь тусклое стекло

[Рыжая и вредная]

Участники Элизабет Дюваль, Александр Келлер, Люк Эрншо.
Дата 2012 год, с июля по ноябрь.
Место действия Лос-Анджелес, Калифорния, США.
Предыстория

"Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан."
Первое Послание к Коринфянам (13:12)

Лос-Анджелес - самый искусственный город на этой планете. Накладывает свой отпечаток близость Фабрики Грёз, с её целлулоидными чувствами, радостями и бедами, или то личное проклятие Города Ангелов, но здесь очень сложно отличить реальность от вымысла. А когда это так, то как просто оказывается сделать шаг в бездну, свято верую в то, что под ногами у тебя лишь лаковое пятно декорации.
Впрочем, люди везде одинаковы. Все хотят для себя лучшей доли. Немного денег, немного счастья, побольше ясных дней, поменьше неприятностей. Не так ли? Двухэтажный дом с бассейном и вышколенной прислугой, чьи шаги не слышны на твёрдой венецианской плитке, выстилающей внутренний дворик, обсаженный пальмами, когда тебе приносят свежий коктейль прямо к шезлонгу. Роскошный красный феррари, несущийся вдоль побережья как серый призрак, пока ветер треплет рукав твоей дизайнерской, сшитой на заказ рубашки. Свободный вход туда, куда простому смертному путь заказан. Красивая жизнь, - каждый платит за неё свою цену. Но большинство, по-прежнему, рассчитываются душой.
Элизабет повезло родиться "с серебряной ложкой во рту". Она никогда не нуждалась, хотя с тех пор, как её характер стал проявляться, отчётливо и независимо от деспота-отца и бесцветной, покорной матери, Лиз испытывала неукротимое желание протестовать. Сбежать из той золотой клетки, куда она была заточена, и которая казалась ей слишком тесной для широкого размаха её тёмных крыльев. Элизабет хотелось взлететь - и она отправилась на небеса своей свободы и своего творчества, в Калифорнийский Университет, где и повстречала студента-философа, на пару лет её старше, и несоизмеримо ниже стоящего на социальной лестнице.
Какое-то время, казалось, они были счастливы. Какое-то время их держали крылья, одни на двоих, но в Городе Ангелов перья ценятся слишком дорого, чтобы долго щеголять таким украшением. Они стали чужими, два так и не выросших ребёнка, капризных и избалованных, каждый по-своему, обречённых друг на друга до того дня, пока кто-нибудь сильный и решительный не сломает этот порочный круг.
Но станет ли это их спасеньем или ещё три души утонут в океане незамеченными? Ответ на это может дать лишь тот, кто держит в своих руках Книгу Судеб. Или тот, кто пройдёт весь путь до конца.
Свет. Камера. Мотор.
Это кино о любви и жадности, о предательстве и больших деньгах. О том, что мы с вами так любим.
Нет, одной риторикой не обойдёмся. Здесь будет кровь. Обязательно будет, господа акулы.
Предупреждение(я) нуар. По-русски говоря, чернуха. Кто знает, тот понял, - плохо будет всем.
музыка

"А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше."
Первое Послание к Коринфянам (13:13)

Comments

[lottieblue]

"Всё, что свершается во имя любви, находится за гранью Добра и Зла".
Я знаю, что цитата не верна… популяризированная версия, годная только для того, чтобы печатать на обратной стороне почтовых открыток, по полтора доллара за штуку, да размешать в кружеве завитушек на главной странице какого-нибудь девчачьего блога. Наверное, если хорошенько напрягу память, то сумею выудить оттуда точную фразу… Мелкий строгий шрифт на тонкой бумаге… Строки… строки путаются и переплетаются между собой, как живая паучья сеть под ветром. Я знал… я… моя голова слишком забита всяким мусором, бесполезным и ни на что негодным… как вся моя жизнь… но…
"Всё, что свершается во имя любви…"
Старина Ницше. Он ни за что не сказал бы такой ванильной ереси. Рядом со всеми его монструозными выкладками и теориями, призвавшими из небытия самое кошмарное и кровавое чудовище прошлого века, неутолимого Молоха, требующего смазать ступицы его огненной колесницы слезами и внутренностями миллионов… Это просто смешно. В конце концов, я потратил грёбаных четыре года своей жизни на общение с мёртвыми пророками. Я знал их всех по именам, я проводил ночи с бесплотными телами их идей, я грезил их грёзами и мой рот извергал отрыжку из не переваренных обрывков их учений.
Такая бесполезная трата времени… Я мог бы заняться чем-нибудь ещё. Чем-то более существенным, как любил говорить мой отец. Уж он-то знал цену честно заработанному центу… Кажется, я подвёл их всех. Самый умный из четверых братьев, настолько, что самостоятельно сумел не только поступить в один из лучших ВУЗов страны, но выбил грант на обучение там, решил потратить это всё на бесплотные поиски Истины в потоках чужого сознания…
"…во имя любви…"
Наверное, сейчас мне просто важно верить в то, что так оно и было… Даже если Ницше никогда не говорил этого. Даже если каждый из нас совершил ошибку, роковую ошибку… Мне надо верить, что у этого была причина. И пусть уж лучше это будет любовь, чем обычная жажда наживы… Спасибо, этого я нанюхался досыта. Если я хотя бы что-то сделал правильно… Пусть будет так. Господь, в которого я не верю… Пусть будет так. Аминь.
"И если пойду я долиной смертной тени…"
Потому что ты со мной… ты со мной… ты со мной?..

***

Тому, кто никогда не бывал в Калифорнии, сложно усвоить простую истину о том, что Санта-Моника и Лос-Анджелес – это два разных города. Я прожил на побережье добрую треть своей жизни, и даже в моей голове с трудом укладывается тот факт, что ЛА не имеет собственных пляжей, покрытых тёплым золотистым песком, своих бухт, своих приливов и отливов, спасателей и пережаренных красоток в бикини. Хотя, на счёт последних я, конечно, погорячился.
Так или иначе, с началом сезона нашими жизнями начинало верховодить течение потока машин на трансконтинентальной магистрали имени Св. Колумба. Вряд ли я расскажу вам что-то дельное о святости испанского морехода, но вот об одноименной магистрали я скажу одно – ни в коем случае не суйтесь туда летом. Примерно в полдень, когда южное солнце встаёт в зените, чтобы как следует рассмотреть с высоты свои владенья, жизнь на дороге замирает. Вне зависимости от того, сколько лошадей у тебя под капотом, ты вынужден тащиться со скоростью раздавленной тяжёлым каблуком улитки, к тому же ещё слепой на оба глаза – так плотно застилает обзор дрожащее марево пустыни, мешаясь с выхлопными парами. Сигнальные гудки, раздающиеся со всех сторон, вылетая из-под руки товарищей по несчастью, только раздражают ещё больше, и даже любимая музыка не приносит покоя взведённым до предела нервам.
Зимой – совсем другое дело. Зимой тут тишь да гладь, и все четыре полосы свободны, будто дорожки для боулинга утром буднего дня. Но мы редко наведывались в пляжный дом Лиз зимой, не смотря на то, что в Калифорнии температура редко падает ниже нуля градусов по Цельсию даже в разгар января. Не знаю почему. Так уж повелось.
В этом году июль выдался особенно душным и знойным, а туристов-автолюбителей, словно стало больше на порядок. Сейчас мне кажется, что это был знак для меня оставаться дома. Просто свернуть на ближайшем съезде с шоссе, направить свой ягуар в сторону какого-нибудь уютного бара, выпить пару мартини, снять симпатичную девочку. Или мальчика. Или, чем чёрт не шутит, целый кордебалет, числящийся в подтанцовках у местной или заезжей звезды. А потом ждать. Ждать, пока раздастся трель звонка, - её любимый Майлз Дэвис, - и тихий, размеренный голос Лиз сообщит мне о том, куда нужно подъехать, чтобы подписать документы.
Мне кажется, тогда я вполне был на это готов. Я неплохо пожил все эти семь лет, что и говорить. У меня было всё, о чём я только мог мечтать, и я знал, что не останусь в накладе. Моя дорогая супруга никогда не принадлежала к числу тех людей, которые станут скупиться в расчётах или снисходить до какой-либо мелочной мести. Судя по тому, каким было её лицо в те дни, она была вполне довольна собой. Пожалуй, я не видел её настолько счастливой с тех самых наших первых дней в кампусах УКЛА, когда мы только-только узнавали друг друга и помещали свои грёзы на небосклон чужого неба, примериваясь к тому, каково это будет – подняться в него вместе.
Конечно, эксперимент не увенчался особым успехом. Редко какие из подобных испытаний проходят проверку временем и звонкой монетой. Видимо, меня просто задело то, что кто-то другой был способен разжечь внутри неё тот же огонь. Мужское тщеславие. Что бы вы знали об этом…
Я знал, что застану их там вдвоём. Таковой и была моя цель. Я знал, что это не смутит Лиз, и подозревал, что для её спутника это будет значить не многим больше. Какая разница? Это не смущало меня. Я просто хотел посмотреть ему в лицо. Узнать, так ли он хорош. Просто заглянуть в глаза тому, кто вот-вот отправит меня в отставку. Совершенно нормальное желание, не находите?
Поэтому я выстоял чёртову очередь от Кальвер-Сити до Пасифик Хайвей. Четыре долбанных часа под палящим солнцем, от которого едва спасает железная крыша малютки и рубящий на полную кондиционер. Четыре часа в аду, но моя белая хлопковая футболка от Марко Поло не стала на йоту менее свежей. Если я собирался встретить неприятности, то я был готов встретить их выглядя на все сто. Кажется, в этом философия мистера Дюваль оказалась усвоена мной на "ура". Даром что мы с ним не переваривали друг друга с первого взгляда и до последнего вздоха. Он был настоящий бульдог. Истинный магнат, старой закалки, в этом я не могу ему отказать. У нас двоих просто были слишком разные взгляды на то, каким должно быть будущее его дочери. Я не могу винить его за это. В конечном итоге, именно он оказался прав.
На подъездной дорожке к пляжному дому стояло два авто. Не скажу, что это меня удивило, но что-то неприятно царапнуло изнутри – возможно я ожидал от них большей скрытности. Так человек, просрочивший шесть к ряду платежей за жильё знает, что ему предстоит, но всё равно испытывает чувство уязвлённого достоинства, когда видит свои вещи, выставленными за порог.
Я припарковался у самой веранды. Черноволосая, довольно смазливая девчонка, Кармен, мексиканская горничная, нанятая Элизабет в прошлом году, выглянула из дверей и тихо зашипела на меня, давая понять, что мне лучше убираться. Последний стоп-знак на пути. Я проигнорировал и его, одаряя аппетитную смуглянку широкой улыбкой.
- Хозяйка дома?
- Вы уходить сейчас, маста Люк, - с преувеличенно-явственным акцентом пролепетал девушка.
Я никогда не верил подобным дешёвым трюкам. Насколько я могу судить, её Мексика вполне могла оказаться Арканзасом, и в ЛА она приехала лишь за тем, чтобы пару раз сверкнуть стройными ножками в массовке.
Здесь мы все становимся циниками, рано или поздно.
- О, нет. Я так не думаю.
Оттерев горничную плечом к раме двери, я прошествовал внутрь. Спасительная прохлада каменной веранды. Этот дом всегда был самым любимым мной из всех, в которых мы жили, вместе. Пожалуй, он был самым любимым из всех, которые я посещал за всю свою жизнь. На секунду я замер в прозрачно-зелёном полумраке, создаваемом лучами солнца, пробивающегося через густую завесу дикого плюща, обвивавшего окна веранды. Я вдохнул его глубоко, этот разреженный зеленоватый воздух, прежде чем сделать широкий шаг сквозь арочную дверь в большую гостиную, оповещая на ходу о своём прибытии всех, кого могло это заинтересовать:
- Дорогая, я приехал... Скучала по мне?

[Рыжая и вредная]

Элизабет

Лиз читала в крошечном садике, разведённом ею во внутреннем дворике, вокруг бассейна и площадки, когда в гостиной послышался голос «любимого» супруга. Девушка захлопнула книгу и поднялась с плетёного кресла:
- Да, да, конечно... – равнодушно, даже немного скучающе, ответила она. Застыв в дверном проёме, привыкая к полумраку комнаты в сравнении с ярким днём на улице, Элизабет представляла собой образчик элегантности. Ее огненные волосы были собраны в аккуратный высокий хвост, стройное тело от нескромных взглядов укрывало зелёное шёлковое платье, а ножки украшали стилизованные под моду 40-х годов босоножки кремового цвета.
Романтические чувства к Люку пропали уже давно, будто их никогда и не было, а брак в законной силе оставался лишь по привычке. Теперь её мысли занимал совершенно другой человек. Ксандр был хорошим другом и моральной поддержкой, когда начала рушиться её семейная жизнь, а потом он стал ей любовником, постепенно вытесняя собой отгоревшее когда-то, и уже отболевшее. И сейчас оставалось совсем немного до полного удовлетворения собственной жизнью. Все было при ней, а столь незначительная мелочь, как постылый муж, и вовсе упоминания не стоила. Но его «несвоевременный» приезд сегодня, полностью развязывал Лиз руки. Девушка подошла к супругу, попутно отбросив на софу книгу и изобразила на лице радушную улыбку.
- Тебе стоило приехать раньше... но ты же ночью слишком занят, - в этой фразе прозвучал лёгкий упрёк и едва заметная ирония. Молодая женщина просто не смогла удержаться от неё, пусть даже теперь её и не слишком трогало, где ночует «блудный супруг». - Ну да ладно, если уж добрался - располагайся. Будешь что-нибудь?

[lottieblue]

Из окон гостиной дома Дюваль в Санта-Монике не видно океана. Он где-то там, за сводами крыш, за каменной стеной патио. За рыжеватой черепицей, выгоревшей на солнце, чей вид напоминает о мексиканских гасиендах начала прошлого века, за зелёными побегами небольшого сада, выращенного собственными, маленькими, холёными ручками Лиз. Но пусть водный простор и скрыт от взора, дыхание стихии ощущается всякий раз, когда ветер, дующий из самого сердца голубой бездны, влетает в распахнутые окна, принося с собой аромат водорослей и соли.
На этот раз, вместе с запахом ламинарий прибрежный бриз донёс до меня звук голоса Элизабет, а следом она сама появилась на пороге комнаты, ненадолго застывая в дверях, как всегда делает это человек, входящий с яркого солнца в затененное помещение. Этих нескольких секунд мне хватило на то, чтобы целиком вобрать в себя взглядом её стройную фигурку, окутанную лёгким зелёным шелком, будто листья тех самых растений, что росли в саду, прилипли к разморенной жарой коже. Подчёркнутая элегантность в противовес моей нарочитой небрежности, изысканная классика против летнего удобства лёгких светлых льняных брюк и хлопковой футболки. Мои волосы спутались в привычном беспорядке, тогда как её причёска была безупречна – ни один волосок не выбился из туго стянутого на затылке хвоста, кровавой трещиной ложась поперёк бледного виска. Мы с ней всегда были поразительно белокожи для этого климата. По крайней мере, это сходство так и не исчезло.
Когда чары мгновения были сняты, и способность видеть вокруг достаточно чётко вернулась к ней, Элизабет сделала шаг вперёд, широкий и уверенный, подстать её сегодняшнему образу. Когда-то, в самом начале, когда нас было только двое, и всё казалось возможным, мы на пару частенько играли в эту игру – "угадай, кто я сегодня"? В те дни, когда на бульваре Санта Моника ещё продавались бледно-жёлтые розы в упаковке из листа старой газеты, и маленький кинотеатр "Касабланка" ещё показывал в своём крошечном зале старые голливудские ленты. Лиз ходила туда за вдохновением для своих будущих сценариев, я – за тем, чтобы в темноте полупустого зала иметь возможность опустить руку на упругий щёлк её бёдер, всегда тёплый под моими пальцами, даже если старый кондиционер вдруг начинал работать на заморозку, и нам приходилось жаться друг к другу, чтобы согреться.
На этот раз она могла бы быть Вероникой Лейк или Ритой Хейворт в её коронной роли в "Гильде". "Никогда не думала, что ненависть может быть такой возбуждающей…" Вряд ли я мог бы вызвать в ней тогда настолько сильные эмоции, но, оглядываясь назад, я начинаю ценить иронию. Образ, действительно, вышел как нельзя лучше подходящим к случаю.
- Да, прости… - лёгкая шпилька в мою сторону, которую я вполне заслужил, но, на сей раз, мог безболезненно парировать. – Джош, Конни и Стайлз затащили меня вчера в "Богему". Очередной перфоманс Викки… что-то в пользу голодающих в Нигерии, кажется… я, как обычно, ни черта не понял… Все спрашивали о тебе. Ты совсем перестала появляться в городе…
Старые знакомые, общие друзья из нашей прошлой, совместной жизни. Если бы Элизабет вдруг вздумалось проверить мои слова, все до последнего оказалось бы правдой. Я, в самом деле, провёл предыдущую ночь в тёмном, прокуренном помещении "Богемы", глотая дешёвое шампанское и пытаясь вникнуть в смысл происходящего на крохотной сцене в середине зала, где хижина дядюшки Тома подвергалась воздействию космических лучей обклеенного потрескавшейся фольгой корабля с планеты Коррупция. Время от времени я проделывал нечто подобное, не столько даже из страха, что дражайшая супруга решит собрать компромат на свою нерадивую половину, сколько для очистки собственной совести. Я знал, что это не имеет никакого значения, но некоторые вещи просто делаешь, не задумываясь об их осмысленности.
- Виски. Два кубика льда. Без содовой.
Ответ на вежливый и безразличный вопрос последовал автоматически. В нём так же не было особого смысла – Лиз прекрасно знала, что и как я люблю. Если бы только её это заинтересовало, она без особого труда могла узнать, в каких количествах и когда я это потребляю. Впрочем, было уже четыре часа, практически вечер. В самый раз начинать.
Прежде чем Элизабет отвернулась, я успел поймать её руку, укачивая узкую чашечку пальцев в своей ладони. Мимолётно коснулся губами внутренней стороны тонкого запястья. Этот жест, по сути своей невероятно интимный, оставил нас обоих совершенно безучастными. Некоторое время я смотрел на неё, пытаясь понять, когда же всё пошло не так. Но это было всё равно, что пытаться просчитать траекторию падения обломков слетевшего с рельсов поезда, опираясь исключительно на своё воображение. Абсолютно невозможно.
Я отступил в сторону, на пару шагов, отводя взгляд, с преувеличенным интересом разглядывая буквы на обложке книги, брошенной ей на софе. Прочесть название никак не получалось, я мог думать только о том, что, возможно не далее как сегодняшним утром, на этих атласных подушках моя жена лежала в объятиях другого мужчины. А, быть может, они занимались сексом прямо на ковре. Раньше это ей нравилось. Я ещё помнил, как тонкие пальцы Элизабет цеплялись за рукав моей рубашки, жёстко и требовательно, там и тогда, когда ей этого хотелось. Сложно описать это чувство тому, кто никогда его не испытывал. Сложно объяснить, как это: смотреть на женщину, некогда бывшую твоей, и понимать, что отныне и навсегда она принадлежит кому-то другому, пусть даже себе самой, - но не тебе.
Возможно, это и есть ревность, а может это чувство называется как-то иначе, но в нём действительно мало приятного.
- Знаешь, ты мне сейчас напомнила картину Уотерхауса, когда стояла вся в зелёном на фоне патио. Рыжеволосые русалки и всё такое… - проговорил я, наконец опускаясь на мягкое сиденье софы, всего в нескольких сантиметрах от корешка книги, чьё заглавие не стало ни на йоту более читаемым. - Так что у нас в программе на сегодняшнюю ночь? Утопление?
Кажется, мне даже удалось выдавить из себя улыбку, но, по чести сказать, я был серьёзен как никогда.

[Рыжая и вредная]

Элизабет

В дверях с извиняющейся улыбкой нарисовалась горничная, абсолютно уверенная в том, что ей ещё влетит, за сегодняшний «прокол». Девушке совершенно необязательно было знать, что остановить Люка она бы при любом раскладе не сумела.
- Кармен, дорогая, принеси, пожалуйста, виски для Люка, а мне зеленый чай.
Жест супруга немного поколебал спокойствие Лиз. И дело скорее было не в том, что это как-то ворошило труп того чувства, что было раньше, скорее в банальной ностальгии. От этого касания так хотелось вновь, как когда-то, резко развернуться, обхватить руками шею еще действительно дорогого человека, прижаться всем телом и поцеловать.
Девушка отвернулась и прижала на миг пальцы к губам, на секунду закрыв глаза, подавив горькие воспоминания. Иногда они все еще больно жалили. Но если Элизабет в чем-то была уверена, она шла до конца, и возвращать все обратно не было смысла, по крайней мере, Лиз его не видела. Тем более теперь.
- Я не помню, когда ты делал так в последний раз… И лучше не напоминай… - Тихо проговорила рыжеволосая, повернувшись в пол-оборота к мужу. При большом желании в голосе Элизабет можно было заметить едва различимую горечь, а в глазах боль, плескавшуюся где-то на самом донышке.
Когда супруг отступил, выпуская её пальцы, девушка обхватила себя руками, словно пытаясь согреться, будто они уже начали это соревнование на погружение в холодный русалочий омут:
- Утопление? Ну если ты хочешь... В конце концов, я всегда держала дыхание глубже, - чересчур весёлые, возможно даже истерические нотки прорезались в голосе Лиз, и, почувствовав фальшь, она замолчала, пытаясь прийти в равновесие с самой собой.
Когда Кармен принесла напитки, девушка прошла к софе, но села на кресло рядом, наклонившись только раз, чтобы взять книгу.
- Я решила углубиться в иностранную литературу. Греческий, латынь. - Она отложила книгу на стекло журнального столика, и взяла чашку, делая маленький глоток, чтобы не обжечься. – Хочу взять безвременный отпуск. Мне нужно отдохнуть, я устала. А здесь мне спокойнее всего.

[Рыжая и вредная]

Ксандр

«Бросить всё на алтарь любви». – Фразочка из дешёвого женского романа, стоящего даже меньше, чем бумага, на котором его напечатали, вот только последней в этой жизни смеётся всё же Старуха-Судьба. Вознести человека на вершину, чтобы тут же безжалостно втоптать его в грязь – чем не забава для бессменной Плетельщицы. Возвращаясь назад, я размышляю, могло ли всё сложится иначе, ведь жизнь – череда случайностей, и прихожу к выводу что нет. Предопределённая реальность всё равно найдёт торный путь к руслу, уготованному для неё, и никакие непредвиденные мелочи не смогут этому помешать, а лишь расцветят её путь яркими красками человеческих эмоций. Смертные, вообразившие, что смогут перехитрить Судьбу и дышат полной грудью, и живут ярко, на полную. Ведь иначе, зачем связываться с той, которая и не таким хребты ломала.
***
Совершенно обычный день, изнуряющая духота, от которой единственное спасение – прохлада каменного дома и вода, много-много чистейшей прохладной воды. Я был в душе, и не слышал шума подъезжающей машины, зато прекрасно слышал лепет горничной и спокойный уверенный мужской голос человека, знающего себе цену, и не стесняющегося эту цену назвать. Не сказать, что я был слишком заинтересован, догадываясь, кто именно посетил сегодня уютное гнёздышко порока, но всё же любопытство свойственно и прожженным циникам вроде меня. Нет, естественно, нестись сломя голову, толком не приведя себя в порядок, я не стал. Это молодым да ранним свойственна порывистость в действиях и необдуманность поступков. А мне спешить было некуда, да и надо же дать возможность Лиз поприветствовать супруга, уже практически бывшего, что является лишь вопросом времени и количества нулей в чеке.
Кармен, встретившаяся мне по пути к мило воркующей парочке, сделала «страшные глаза», но, увидев нулевую реакцию на предупреждение, благоразумно промолчала и мышкой шмыгнула на кухню. Видимо для девушки настоящим шоком стали «причуды этих богачей», которые ни в грош не ставили семейные ценности, так мало того, ещё и премило общались меж собой, прекрасно зная, кто кому и кем приходится.
Лёгкие льняные брюки, тонкая хлопковая рубашка с коротким рукавом, и влажные после душа волосы – элегантная небрежность, вполне сочетающаяся с полным отсутствием обуви. Вламываться на веранду посреди весьма занимательной беседы Элизабет с супружником я не стал, наблюдая за всем происходящим из дверей, привалившись плечом к косяку.
Такие похожие и такие разные, два человека, очень близкие когда-то, и невероятно далёкие сейчас. Белокожие, ярковолосые, только она – хищный кровавый закат, а он – горько-полынная звенящая осень.
Лиз сидела практически спиной к двери, и видеть меня не могла, а уж бесшумно двигаться я умею, практика богатая, так что она даже головы не повернула на моё появление. Да и муж её, меня, похоже, тоже не заметил. А вот во мне взыграло любопытство, каким был тот, прежний, кому она отдавалась вся без остатка, ради которого пошла против воли отца. Пристально разглядывая сидящего мужчину, я пытался увидеть того, каким он был шесть лет назад.

[lottieblue]

Достоинство – последняя вещь, которую ты можешь сохранить, когда всё, чем ты ещё владеешь, принадлежит кому-то другому. Но как же это чертовски трудно, бравировать чувством собственного достоинства, гордостью и неподкупной добродетелью, когда жена оплачивает всё, плоть до нижнего белья, которое ты носишь и виски, который ты пьёшь в её доме, из её стаканов.
Наверное, если бы я захотел, я бы ещё сумел устроиться самостоятельно. В конце концов, у меня был этот чёртов диплом и голова на плечах, но всё дело было в том, что за прошедшие годы я совершенно разучился брать ответственность в свои руки. Да я и никогда не мог назвать себя волевым человеком. Полагаю, отчасти поэтому мы оказались теперь в такой ситуации, Элизабет всё же понадобился "настоящий мужик", как любил говаривать её папаша, а не симпатичный аксессуар, которым можно похвастать в кругу друзей.
Но её жест, её слова… она выглядела так, как будто ей действительно было не безразлично. Только не нужно считать меня конченым негодяем, я сделал то, что сделал безо всякой задней мысли. Я не хотел удержать её, пытаясь раздуть потухшие угли былого пламени, то был внезапный порыв, удививший и меня самого. Сентиментальная ностальгия, быть может. Почувствовав, что уже почти потерял её, я, как это свойственно большинству людей, стал больше ценить то, что между нами было, вознося увядшее уже чувство на недостижимый пьедестал и расцвечивая его всё новыми красками и добродетелями. В моём сознании наш студенческий роман стал отныне идеалом любви. Я знал, что это не так, что это всего-навсего последние конвульсии умирающего, и я не желал выглядеть в её глазах совсем уж беспардонным золотоискателем, стремящимся, из последних сил, урвать куш пожирней. Поэтому я не стал хватать её за руки и падать к ногам, рассыпаясь в пустых клятвах. В ответ на горький упрёк Лиз я только опустил глаза.
Кармен, чёрной мышкой шмыгнувшая по комнате, оставила поднос с напитками на кофейном столике перед нами, прежде чем испариться где-то в коридоре, ведущем в сторону жилых комнат. Я взял свой виски, укачивая стакан в руке, будто больного ребёнка, прислушиваясь к мягкому перестуку льдинок. Сделал глоток, смакуя на языке обжигающую горечь, более реальную и резкую, нежели чем та, что сейчас лежала у меня на сердце. Снова посмотрел на корешок книги Элизабет, тихонько усмехнувшись. У меня никогда не было особой склонности к языкам, я предпочитаю вникать в тонкости того, которым уже владею. Конечно, у нас был курс греческого в университете, но я едва ли способен читать Гераклита в оригинале.
- Да, конечно. Греческая трагедия снова входит в моду в этом сезоне, я слышал, - лёгкая улыбка на губах, я сам не был уверен, была ли это шпилька. - Надеюсь, тебе не заказали какую-нибудь очередную адаптацию Софокла? Ещё одного Эдипа я не выдержу, утопление, действительно, было бы предпочтительней и куда милосердней… Знаешь, для поднятия настроения тебе бы следовало читать что-нибудь более жизнеутверждающее, - я коротко дёрнул плечом, вновь пригубляя немного виски. – Хотя, у тебя всегда были своеобразные представления о том, что весело.
Я помнил это. Когда-то это мне нравилось, но теперь только подчёркивало разверзшуюся между нами пропасть. Мы всегда были чужими, как и любые люди, случайно выхваченные из толпы. На какой-то миг возникшие между нами эмоции создают иллюзию родства, но после мы не в состоянии понять, как могли считать этого человека в чём-то близким себе.
Ощущение внезапного беспокойства заставило меня поднять взгляд, рассеянно озираясь в поисках его источника. Так бывает порой, когда какой-нибудь едва слышный шум отвлекает внимание, когда меняется направление ветра или когда кто-нибудь незримый пристально смотрит на вас. Повернув голову в ту сторону, куда не так давно ушла Кармен, я посмотрел в темноту коридора, почти ожидая увидеть там вернувшуюся горничную, жмущуюся на пороге, не зная как войти, не потревожив хозяев. Однако фигура, застывшая в дверях, едва ли могла принадлежать хрупкой девушке, и судя по позе, наш наблюдатель медлил совсем не из стеснения.
Я видел его фотографии в журналах. Нет, не в той макулатуре, на обложках которой красуются застигнутые врасплох наглыми папарацци кинозвёзды, но в солидных изданиях, какими не брезговал и папаша Дюваль. Экономическая пресса, сводки из мира деловых, богатых и успешных. Пару раз я видел любовника своей жены мельком в городе. Вполне возможно, что на тот момент между ними действительно ничего не было, это неважно. Существенно лишь то, что его внешность была мне знакома, но за почти три года, с тех самых пор, как он возник в наших с Лиз жизнях, я ни разу не говорил с ним. Не здоровался, даже не смотрел в глаза. Он был призраком, тенью рока, нависшего над моей головой. Я не испытывал к нему враждебности, ведь именно я был виноват в том, что он вообще сумел найти дорожку к опустевшему сердцу Элизабет, но никаких положительных эмоций, разумеется, он тоже не мог вызывать во мне. То, что я чувствовал к этому светловолосому фантому тогда можно, пожалуй, описать как сдержанную неприязнь.
Ему понадобилась всего какая-то пара секунд, чтобы перехватить мой заинтересованный взгляд. Пара секунд. Это было странное ощущение, не сказать, что особенно приятное. Тот, кому случалось ставить на место неисправные пробки, знает, каково это, когда под пальцами бежит ток, и ты не можешь отдёрнуть руку, потому что электричество притягивает тебя своей невидимой силой. Я не могу сказать точно, как долго мы смотрели друг на друга, мне казалось, что прошло минут пять, но когда я, усилием воли разорвал зрительный контакт, Элизабет ещё не успела заметить третьего участника нашей небольшой пантомимы.
Это было мне на руку. Я наклонился к жене и заговорил негромко, с внезапной поспешной горячностью, с той откровенностью, какая была между нами прежде, дотрагиваясь до её пальцев свободной рукой, без всякого намёка на интимность любовников, но с нежностью старого и близкого друга.
- Послушай… может быть нам сейчас действительно поехать в город?
Я понимал, что будет дальше. Она или, может даже статься, он, который теперь был тут большим хозяином, чем я, предложат мне остаться на ужин. Именно так я и планировал провести этот вечер, когда ехал сюда – за свежими морепродуктами, вином и циничными остротами. Полагаю, от части мы все находили некое извращённое удовольствие в происходящем, и даже гордились своей "цивилизованностью", позволявшей нам культурно общаться в столь странном составе. Но что-то изменилось. Момент внезапного прозрения, какие приключаются в жизни от силы один-два раза, освещая будто бы вспышкой молнии извилистые закоулки Судьбы, предупреждая о грозящей опасности. Мне было страшно.
- Элизабет… Маргаритка…
Я позволил себе такую вольность, вспомнить старое ласковое прозвище, из незапамятных времён. Никогда не мог понять, нравилось ли оно ей, но мне нравилось так называть её, когда-то.
- Уедем, прошу тебя, - я говорил слишком поспешно, страшась услышать её немедленный отказ, поглаживая тыльную сторону ладони подушечкой большого пальца автоматическим, ласкающим движением. – Пойдём в какой-нибудь дурацкий клуб на бульваре Сансет, как в старые времена… Чёрт, да если захочешь, пусть он даже будет греческим, мне плевать… Хочешь, я надену тунику и буду изображать из себя Ипполита? Всё, что захочешь… Только, пожалуйста, не будем оставаться сегодня в этом месте.

[Рыжая и вредная]

Элизабет

Сперва Люк странно замер, и его взгляд остановился где-то поверх её головы, как раз в направлении дверного проёма, а затем мужчина вновь коснулся её, слишком лично. Даже старое прозвище не ранило так сильно, как это прикосновение. Янтарные глаза взглянули на супруга с легкой толикой удивления, - "Почему он так боится? Он же знает, как должно все происходит. В конце концов, он знал это еще три года назад... Когда все только началось".
Тонкие пальцы мягко выскользнули, а девушка опустила голову.
- Я просила. Просила тебя - не прикасайся. - Тихо сказала Лиз, поставив чашку обратно на блюдце с тихим звяком, - руки едва заметно дрожали. После она подняла лицо и посмотрела прямо в глаза Люку. - Даже если я и поеду... Мне это не нужно. Я не хочу возвращаться туда. Почему ты так наивно веришь, что если я вернусь на прежнее место, все будет, как прежде? Нет, не будет... Даже если напялить на меня какой-нибудь дурацкий наряд. Даже если я снова изображу, что все нормально... Боже, я даже снова могу изобразить влюбленность. Но тебе не будет от этого легче, потому что я только что сказала правду, и ты будешь ее знать. Ты будешь знать, что это обман. А я устала. Устала жить, зная, что все фальшивка.
Голос Элизабет был спокойным, лишь в глазах плескалась боль и горечь утраты. Говорить правду, столь тяжёлую и неприятную было сложно, и особенно сложно тем, что она не хотела ранить Люка, супруг всё ещё оставался близким и родным ей человеком, пусть их брак и в прошлом.
Девушка медленно поднялась, обхватив свои плечи ладонями, и подойдя к дверям, ведущим во внутренний дворик, устало произнесла:
- Хорошо, я поеду. Если ты настаиваешь. Но будет ли тебе легче от этого, учитывая обстоятельства?

[Рыжая и вредная]

Ксандр

Рыжий, словно битый матёрый зверь, всё же почуял взгляд. Это не было странно, ведь я и не скрывался особо. Вот только зверь бежит сразу, чуя опасность, а человек… человек сперва решает проверить, настолько ли велик тот самый риск, что это в конце концов его и губит. Взгляд – слегка затравленный, но без особой ярости и всполохов ненависти, поймать удалось без труда. Вот только рыбка сорвалась с крючка, быстро… слишком быстро. Я просто не успел понять, что же такого «неправильного» было в этом взгляде, что меня столь сильно зацепило. А оставлять «за спиной» неизвестный фактор, это не в моих правилах. Слишком дорого зачастую приходится платить за неосмотрительно пропущенные или забытые мелочи, всплывающие потом в самый неподходящий момент. Наверное, стоило тогда просто сделать вид, что я ничего не заметил, или прислушаться к интуиции мужа Лиз, видимо обострившейся на тот момент, заставившей его взметнуться заполошной птицей, но увы, я как никогда был близок к цели, и сомнения мне были несвойственны. Удача улыбается молодым и дерзким, а не сомневающимся и жмущимся по углам, и я готов был ухватить синюю птицу за её роскошный хвост, даже если за это придётся заплатить обожжёнными ладонями. Я не могу сказать, что сейчас жалею, что поступил тогда именно так как поступил, не в моих принципах идти на попятную и сомневаться в принятых решениях.
«Оп-па-па… А вот это не по плану.» - Рыжий по-видимому перепугался того, что его сейчас выставят пинком под зад и начал кидаться в крайности. Особенно меня умилила реакция Лиз. Всё, что когда-то было в её душе к этому бесхребетному существу, должно было не просто сгореть синим пламенем, а давно уже развеяться по ветру сизым пеплом. Но, похоже, её всё ещё не на шутку цепляли прикосновения мужа. Она даже сделала попытку изобразить из себя жертву ситуации. Будь я чуть менее искушён в подковёрных интригах и женском коварстве, я бы, пожалуй даже поверил… но увы… Элизабет безбожно переигрывала, и если её бывший и воспринимал это за чистую монету, то я словно кино смотрел. Но, женские слабости, такие женские… не стоит разоблачать актрису, можно пожалеть, потому как кусаться она может начать вполне серьёзно. Да и глупые мысли поддаться на провокацию этого пижона, нужно было изничтожать на корню. Я привык добиваться того, что наметил, и никакие женские слабости и мужское самодурство не станут мне помехой.
Вновь на мгновенье поймав взгляд рыжего, который вполне предсказуемо повернулся на движение, я ухмыльнулся и едва заметно качнул головой. Уж не знаю, как он расценит мой жест – как неодобрение насмешку или что-то ещё, сейчас это было не столь важно, сколько нужно было восстановить первоначальный план действий.
Лёгкая газовая шаль, была подхвачена мной с кресла – не столько элемент действительно, согреющий в прохладе каменного дома, сколько импровизированная защита столь хрупкого нутра, которое Элизабет выставила на всеобщее обозрение. Аккуратно опустив невесомую ткань на узкие плечи женщины, касаясь ненавязчиво, чтоб при её нежелании отстраниться по малейшему жесту, я негромко заговорил, но так, чтобы этот хлыщ тоже меня слышал:
- Лиз, дорогая, а как же ужин и наши планы на вечер? Неужели тебе охота тащиться по пеклу несколько часов, ради непонятно удовольствия побывать в месте, которое тебе неинтересно, среди людей, которые для тебя ничего не значат?
Мне действительно был непонятен этот глупейший порыв потакать бывшему мужу, при том, что мы обо всём уже договорились, и переигрывать что-то на ходу было весьма неразумно. Да и сам рыжий меня чем-то неуловимо заинтересовал. Загадки создаются для того, чтобы их разгадывать, а упускать такой великолепный шанс я не собирался.
- Да и супруг твой вполне может присоединиться. Великолепный ужин, скрашенный дружеской беседой, что может быть лучше для твоих расстроенных нервов.

[lottieblue]

Пальцы Элизабет выскользнули из моей руки, подобно песку. Мгновение, если оно вообще было у меня, осталось позади. Утрачено безвозвратно. Думаю, я упустил его ещё тем апрельским утром, когда впервые застал её в слезах на балконе нашей квартиры в Западном Голливуде. Кажется, я пропустил какой-то конкурс или выставку, или встречу – нечто, что было на тот момент чрезвычайно важно для неё. Через что она хотела пройти рядом со мной, но той ночью я был совсем в другом месте. Я просто забыл. Честно говоря, я был слишком пьян и слишком устал, и мне было абсолютно наплевать. Только теперь я понимаю, что то был первый и последний раз, когда я видел, как Лиз плачет из-за меня.
После этого мы ещё какое-то время пытались сохранять иллюзию нормальности. Не знаю, зачем. Видимо, по инерции, а может как дань уважения тому, что было между нами в самом начале, что сблизило нас, когда мы были ещё такими наивными, что это вполне могло сойти за невинность. Естественно, как это бывает всегда в таких случаях, когда первоначальная связь утеряна, надолго нас не хватило. Мы стали просто двумя хорошими знакомыми, негласно условившимися терпеть друг друга, пока это не станет в тягость одному из нас.
Я всегда знал, что, в конце концов, всё решит она. Это было логично. В большом уравнении я был ничем иным, как абсолютным нулём.
Так почему же я пытался тогда увести её оттуда? Почему я решил, что это всё ещё в моих силах? Да чёрт его знает. Я просто хотел убраться оттуда, подальше от сверлящего меня насквозь из темноты пристального взгляда, которого, по не вполне ещё понятной мне причине я не мог переносить без внутренней дрожи. Я хотел найти сообщника в Элизабет, в моей когда-то такой любимой Маргаритке, забыться в её глазах, не скрывавших от меня никаких неведомых опасностей, в её руках, прохладных на ощупь, как лепестки цветка. Меня не волновало даже то, что я, возможно, устраиваю сцену. Что я могу показаться патетичным и жалким, я всего лишь хотел бежать, бежать без оглядки. Но, к худу или к добру, мне не было это позволено.
Я слушал то, что говорила мне Лиз, уже мысленно утопая. Её движения и жесты, почти театральная аффектация голоса, которые, скорее всего, были абсолютно искренними и тронули бы меня в любое другое время, сейчас показались мне нарочито-наигранными, показными. Я чувствовал себя преданным, и мне не было никакого дела до той боли, какую, возможно, я причинил ей своими словами или действиями. Она оттолкнула меня. Она, которая всегда была сильнее и которая теперь держала в своих руках все карты. От чего бы мне было испытывать жалость к победителю?
Я продолжал смотреть на Лиз. На её узкую спину, с напряжённо сдвинутыми лопатками под тонкой тканью платья. На её чуть опущенную голову на длинной стройной шее, прикрытой огненными завитками. Я смотрел на женщину, которую когда-то так любил, собираясь с мыслями, чтобы ответить на её жестокие слова, но я не успел даже открыть рта, когда наш безмолвный наблюдатель решил покинуть своё укрытие и включиться в происходящее. Отчётливо расслышав мягкие шаги со стороны холла, и всё так же продолжая ощущать на себе посторонний взгляд, я чуть повернул голову. Любовник моей жены одарил меня лёгким кивком и снисходительной усмешкой. Я мог бы проигнорировать и то, и другое, но теперь, на свету, я мог отчётливо разглядеть так долго сверлившие меня глаза. Они были светлыми. Если точнее – пронзительно-голубыми. Почему-то, я ощутил, как мой язык прилип к гортани.
Все дальнейшие действия нынешнего ухажёра Элизабет вызвали у меня лишь насмешливое недоумение. Всё это было как-то… слишком. Будто бы он наизусть затвердил свою роль героя-любовника, со всем её пафосом и нелепостью. Этот навязчиво-собственнический жест, это преувеличенное покровительство, - все эти ужимки были в полной мере свойственны мистеру Дювалю. Конечно, не смотря ни на что, Лиззи любила своего старика, но наше поколение всё ещё считало необходимым показывать своё пренебрежение к ценностям и идеалам отцов. Насколько я мог знать свою жену, всё это должно было вызвать в ней лишь инстинктивное отторжение. С другой стороны, быть может, сейчас именно это ей и было нужно. Откуда мне было знать?
А потом он заговорил. Это был голос, мягкий, но сильный, почти бархатистый, как ласковая океанская волна. Если бы мой виски обрёл дар речи, я уверен, он звучал бы именно так. И беззастенчивые голубые глаза вновь вернулись ко мне. Я чувствовал себя редким насекомым, которое опытный энтомолог решил пришпилить на булавку для лучшего рассмотрения. Я чувствовал, что теперь, чтобы я ни делал, я не смогу сорваться.
Но я всё же попытался. Он так и напрашивался на это, со своей самоуверенностью племенного самца, с манерами, затверженными на зубок, чтобы не дать маху, а не естественно привитыми, как это было принято в том кругу, где вращались мы с Элизабет, со своим акцентом техасской деревенщины, старательно залаченными долгими упражнениями с хорошим репетитором.
- Действительно, я уже привык считать вас хорошим другом, - проговорил я без запинки, поднимаясь с места и подходя ближе, с той же бесцеремонностью, с какой он позволил себе вмешаться в нашу беседу. – Наверное, ни с кем из знакомых я не был настолько близок.
Тихо усмехнувшись, я опрокинул в себя остатки виски и многозначительно взглянул в сторону Элизабет. В любой другой ситуации я не позволил бы себе воспользоваться ею как оружием, но теперь я уже не мог остановиться.
- Мы практически живём вместе.
Отставив опустевший стакан на столик, я протянул вперёд руку для пожатия. От чего-то мне до дрожи хотелось почувствовать его прикосновение.
- Хотя и не встречались до сих пор, - коротко ухмыльнувшись уголком рта продолжил я. – Как я понимаю, вы обо мне тоже кое-что слышали… Я, действительно, супруг, - слово слетело с моих губ почти как ругательство. – Люк. И, если Элизабет, действительно, предпочтёт остаться, то я, пожалуй, приму ваше приглашение… Правда, я не уверен, что смогу быть приятным собеседником и поддержать те темы, которые обсуждаются в этом доме сегодня. Я слишком мало знаю о курсе валют и ценах на недвижимость в этом районе… но, если на то пошло, по греческим канонам, каждой пьесе нужнее свой Хор, не так ли? Я бы мог быть Хором. Не думаю, что Кармен подошла бы на эту роль, она стремиться к более значительным эпизодам, а сегодняшняя политика студий предписывает брать на главные роли хотя бы одного актёра из "национальных меньшинств"… Было бы невежливо нарушать это правило, даже в таком близком, домашнем кругу.
Я нарочно выделил голосом последнее слово. Внезапно решившись, я посмотрел ему прямо в глаза. Рано или поздно, это было неизбежно.
Рано или поздно, я должен был пережить это ощущение, разверзшейся под ногами бездны, свободного падения в никуда. Наверное, если бы я мог посмотреть на себя со стороны, это показалось бы мне куда как забавным. Он ведь даже не нравился мне, чёрт побери. Я просто знал, так же верно, как дважды два четыре, что если он прикажет мне сейчас идти за ним, я сделаю это, не задумываясь.
Действительно, моё счастье, что его интересовала только моя жена, её положение и средства. По счастью, мне было совершенно нечего ему предложить.

[Рыжая и вредная]

Элизабет

Элизабет оставалось только наблюдать, как разворачивается сцена, когда двое мужчин вступили в разговор между собой, натянуто обменявшись любезностями.
Девушка накинула шаль поудобнее, подождала, пока те пожмут руки, после чего мягко перехватила ладонь своего фаворита. Мягкие губы едва ощутимо коснулись мужской щеки, а глаза на секунду закрылись, чтобы в следующий миг распахнуться, выражая непонимание и холод. Маленькая ладонь коснулась щеки Ксандра.
- Не думай обо мне плохо. - Тихо проговорила Лиз, после чего прошла напрямик между своими мужчинами, но решила договорить, обращаясь уже к обоим. - Я понимаю, работа в театре, наверное, портит способность выражать эмоции естественно. - Сценаристка улыбнулась, и, казалось, это была простая самоирония, но улыбка как-то быстро сошла с её лица, но Лиз просто отмахнулась и вышла из гостиной с фразой, - Я пойду, помогу Кармен с ужином.
Девушка решила сделать то, что посчитала наиболее верным в данной ситуации - не мешать. По крайней мере было лучше, чтобы они успокоились и нашли общий язык, чем вот так сразу из своих альфа-самцовых побуждений заставляли Лиз нервничать лишний раз.

[Рыжая и вредная]

Ксандр

Как бы там не выглядел мой жест со стороны для Лиз, я действительно искренне пытался защитить «свою женщину» от нападок супруга, пусть даже вызывая огонь на себя. Возможно, это не было настолько осознано, скорее действие инстинктов и того звериного чутья, которое помогало в бизнесе выстоять против непотопляемых зубров вроде господина Дюваля. Но тем не менее, мне удалось переключить внимание рыжего неудачника с Элизабет на собственную «тостошкурую персону». Хотя, я наверное погорячился, полагая, что он не сможет слишком болезненно меня поддеть, язык у супружника моей девочки оказался весьма острым, я бы даже сказал чересчур острым и очень болтливым. Желание стереть гадкую ухмылку с его лица стало почти нестерпимым, но вновь выручило чутьё матёрого хищника. С неотвратимостью смерти я осознавал, что стоит мне сорваться и я потеряю всё и сразу. Все планы полетят к чёрту, а этого я себе позволить не мог, пусть и очень хотелось пересчитать зубы этому болтливому субъекту. Лишь заходившие желваки выдали моё напряжение.
- Ну вот и повстречались… Вам стало легче? – Иронию в моём голосе можно было считать концентратом, требующим немедленного разбавления в пропорции один к десяти, вот только рыжему, казалось, было плевать, и заткнуть фонтан своего красноречия он не мог физически. Но и нормы вежливости он, пусть в преувеличенно-гипертрофированной форме соблюдать не забывал, протягивая руку для рукопожатия.
- Кое что слышал… - Словно о чём-то незначительном, будто отмахнувшись от назойливого насекомого коротко кивнул я, пожимая протянутую руку, ещё сохранившую прохладу стекла, ощущая при этом жуткий дискомфорт. Нет, ладонь мужа Лиз не была слишком мягкой и женственной, но необходимая твёрдость в ней тоже отсутствовала, что полностью подтверждало информацию о том, что я имею дело с человеком слабовольным и бесхребетным. Вот только это не принесло мне предполагаемого удовлетворения лёгкостью задуманного предприятия, а лишь разворошило угли подспудного беспокойства.
- Ксандр. – Коротко представился я в ответ. - Ну, мы можем обсудить темы… более близкие Вам. – Я хмыкнул, взглядом указав на опустошённый стакан, - Сорта виски или какой-нибудь философский трактат. Я, конечно не силён в пустопорожней болтовне, но постараюсь поддержать беседу на должном уровне. – Мне стало смешно, смешно до эйфории, до веселящих пузырьков, пронизывающих всё тело. Супружник Лиз проиграл. Уже проиграл, причём по всем фронтам. И он это тоже понял, и вся его нарочитая показная самоуверенность буквально вопила об этом. – Хотя, если Вам так близка роль статиста… Не в моём праве мешать. - Задержав руку оппонента в своей чуть дольше необходимого, я пытался найти в его глазах то, что может мне помешать, и не находил.
Мягкая женская ладошка перехватила мою, как только она освободилась. Невесомый поцелуй тёплых губ и холодный, практически ледяной взгляд. Лиззи смотрела на меня, словно на постороннего. Это было странно, не менее странно, чем её дальнейшие слова, но женщины вообще существа, обладающие какой-то собственной логикой, неподвластной нормальному мужчине, поэтому я просто решил не обращать внимания. Накрыв её ладонь на своей щеке собственной, я тепло поддерживающе улыбнулся Элизабет. «Всё хорошо, дорогая, всё будет хорошо.» И чуть потёрся о нежную кожу слегка колючей от щетины щекой. Словно маленькая зелёная птичка, Лиз выпорхнула из комнаты, на ходу найдя вполне логичную причину для столь поспешного бегства.
Вновь повернувшись к супружнику Элизабет, я улыбнулся:
- Ну что, вердикт ясен. Располагайся. – Уверившись в своей полной и безоговорочной победе, я стал благодушен и расслаблен, как показало будущее, очень зря, но тогда я об этом ещё не догадывался. Даже на ты перешёл, и как среагирует на это рыжий, мне честно говоря, было плевать:
- Выпьешь? Хотя… как я посмотрю, ты уже начал… Добавки? – И словно по мановению волшебной палочки на пороге материализовалась Кармен с подносом, на котором красовалась початая бутылка виски, лёд в вазочке, содовая и ещё один стакан. Хотя, полагаю, ничего волшебного и даже экстраординарного в появлении горничной не было - умничка Лиззи нашла вполне себе логичный вариант развития беседы двух мужчин без перерастания её в мордобой.
Расположившись в кресле, которое давече облюбовала Элизабет, я подождал, пока Кармен нальёт мне виски с содовой, обновит порцию Люка и скроется в дверях, молча, как и положено прислуге в приличном доме. Подняв свой бокал я отсалютовал рыжему:
- За знакомство?

[lottieblue]

С самого раннего возраста мне была присуща одна… особенность, назовём это так, за неимением другого слова. Теперь уже и не вспомнить, когда и при каких обстоятельствах она проявилась впервые, да впрочем, это и не столь важно. Надо полагать, талант этот проистекал, в равной степени, из образа жизни и её условий, а так же из отличительных черт моего характера. Я вовсе не был угрюмым и замкнутым ребёнком, не способным освоиться в реальном мире, но я всегда был склонен к созерцательности. К той праздной мечтательности, которая так раздражала моего отца и братьев, а мне приносила, зачастую, единственное удовольствие. Я был из тех "кукушат", которые растут не на своём месте. Раньше я иногда думал о том, что было бы, сложись моя судьба иначе, но эта забава уже давно мне наскучила. Нет смысла винить в своих неудачах многострадальное Провидение.
Так вот, в какой-то момент своей жизни я научился обходить ситуации, доставлявшие мне дискомфорт, самым простым и элегантным способом – становясь из непосредственного участника, который может пострадать в процессе, физически или морально, сторонним наблюдателем. Другими словами, я был персонажем своей собственной пьесы. Я мог сочувствовать этому человеку, а порой не одобрять или смеяться над ним, но я больше не нёс ответственности за его поступки и их последствия. Его терзания не трогали меня. Трусливо, согласен, и я даже не собираюсь оправдываться за это. Я никогда не претендовал на роль храбреца, я хотел лишь протянуть подольше, прилагая к этому возможно меньшее количество усилий. В конечном счёте, меня ждала неудача, но в тот день я ничего не мог знать об этом.
Мне потребовались один стакан виски, отступничество Элизабет и самоуверенно-твёрдое пожатие руки её любовника, чтобы достичь этого состояния. Я не собирался быть жертвенным агнцем. Ни на этом брачном алтаре, ни на каком другом. Я приехал сюда по доброй воле и с полным осознанием всех последствий, и я готовился насладиться вечером, чего бы мне это не стоило. "Пристегните ремни, ночка предстоит ухабистая" [1]. Сейчас как никогда я мог прочувствовать то, что должна была испытывать героиня Бэтт Дэвис, озирая свой приближенный круг из друзей, врагов, соперников и любовников.
Ухабистая ночка. Лучше и не скажешь. И кое-кого уже начинало заносить на поворотах.
- Скажем так, я удовлетворил своё любопытство… Ксандр.
Спокойно улыбнувшись, я выдержал пристальный, оценивающий взгляд своего "соперника". Прикосновение горячей руки к моей ладони отозвалось в теле почти ожидаемой дрожью, стайкой мурашек, поднявшихся вверх по плечу, только теперь, когда я мог смотреть на всё происходящее как на какую-нибудь дешёвую постановку, это уже не трогало меня с такой силой. Благодаря своему почти умиротворённому состоянию я, вероятно, и смог успеть заметить промелькнувшую в голубых глазах тень беспокойства. Это наблюдение меня озадачило. Чего было опасаться ему? Не меня же, в самом деле.
- Разговор о философии у нас вряд ли сложится. О ней, как правило, спорят, при чём на повышенных тонах, а я потерял свой запал ещё в университете… - с тихой усмешкой отвечал я, без особого труда парируя выпады. Это напоминало комариную охоту, при чём роль назойливого насекомого, как уже давно стало понятно, отводилась мне. – Я ценю ваше предложение, однако. Это очень великодушно, с вашей стороны. Боюсь здесь, в Лос-Анджелесе, беседы действительно имеют тенденцию быть… как это вы изволили выразиться? Пустопорожними. Со временем к этому привыкаешь. Мне вот потребовалось восемь лет, но иначе здесь сложно освоится. Говорить о серьёзных вещах в самом несерьёзном мегаполисе мира считается дурным тоном. Да и потом, - я дёрнул плечом, подводя итог всему вышесказанному, - о чём бы ты ни говорил, всё равно в итоге оказывается, что разговор идёт о деньгах… это неизбежно, как рассвет. Что же до моих личных предпочтений… - я быстро скользнул взглядом по его излишне самоуверенному лицу, по презрительно изгибавшимся губам. Можно подумать, он постеснялся бы продемонстрировать сейчас то, на что имеет или не имеет право, после того, как столь ясно заявил свою позицию здесь, позицию полноправного хозяина. – Я не могу сказать, что считаю роль повествователя столь уж незначительной. В конце концов, без массовки главные герои растворились бы в вакууме безмолвного мира, и история сделалась бы слишком пресной и скучной… Но у каждого свой вкус, разумеется.
Последовавшую очаровательную сцену я не мог уже воспринимать иначе, как фарс. Вполне вероятно, что оба участники были абсолютно искренны, но каждое их движение казалось мне насквозь фальшивым. Увы, но самые истинные чувства выглядят чересчур картинно в присутствии постороннего лица. Любовь – это слишком тонкая материя, которая легко пачкается от всякого неловкого прикосновения.
Когда Элизабет, наконец, тронулась с места, моё внимание, на несколько мгновений, целиком и полностью переместилось на неё. Моя пока-ещё-жена умела двигаться так, что от неё нельзя было отвести глаз. Не знаю, насколько врождённым было это умение, но именно оно когда-то на долгие недели лишило меня сна и покоя. Даже теперь мой взгляд был намертво прикован к лениво перетекавшим на бёдрах складкам тонкого зелёного шёлка. Однако когда она заговорила, я с трудом сумел удержаться от смеха. Это была первая по-настоящему насмешившая меня вещь за весь вечер. Надо же, не я один чувствовал театральность происходящего, только вот Лиз, почему-то, упорно открещивалась от этого. Вероятно, на её вкус сценарий был ещё сыроват, но это неизбежно, при первом прогоне. Уж кому как не ей было это знать.
- Ну что ты, дорогая. Ты была великолепна, - уверил её я, доставая из кармана брюк пачку сигарет и прикуривая, с наслаждением вдыхая терпкий дым. – Так же естественна, как твои азалии, не сомневайся.
Широко улыбнувшись, я сделал неопределённый жест, в сторону небольшого садика за стеклянными дверями гостиной. Я смотрел в спину Элизабет, пока она не скрылась в полумраке коридора. Видит Бог, я не хотел обижать её, но, наверное, для этого было уже слишком поздно.
- Мы все были совершенно естественны, не правда ли? – продолжил я, обращаясь к Ксандру, когда мы остались одни. – Вот что в Голливуде называется "удачный кастинг". Папаша Дюваль, - фамильярное прозвище, которое обычно звучало только в моей голове, как-то само собой сорвалось с языка, и я не стал себя поправлять, - всегда говорил, что я вылитый Чанс Уэйн [2], и я с ним совершенно согласен, даже если в детстве и мечтал стать совсем другим Уэйном [3]… Но кто не мечтал об этом? Из Элизабет вышла бы небесная Хэвенли [4], если не копать слишком глубоко, туда, где спряталась кошка Мэгги [5]… Ну а теперь и ты, Брик [6]… то есть, я хотел сказать Джордж Скуддер [7], конечно же, - поправился я с усмешкой. – Идеальный муж для идеальной дочки старины Финли [8]. Прошу прощения за оговорку, у меня в голове всё спуталось.... Я теперь редко бываю в театре… экономлю.
Переход на "ты" после добровольного ухода "со сцены" Лиз свершился как-то сам собой. Полагаю, фамильярное обращение Ксандра тому не мало помогло, да и я сам чувствовал себя как будто навеселе, от переизбытка злой энергии, кружившей мне голову, так что предложение продолжить вечер выпивкой было принято на ура. Возможно, мне хотелось набраться до поросячьего визга, дабы испортить это благопристойное собрание какой-нибудь выходкой. Если очень повезёт, меня вывернет прямо на чистенькие брюки этого пижона. Это он вряд ли скоро забудет. Если они хотят вышвырнуть меня отсюда, то стоило хотя бы дать им достойный повод. Это было нетрудно, я всегда легко хмелел.
- Да, это хорошая идея, - проговорил я, соглашаясь как со словами любовника Лиз, так и с собственными мыслями.
Сейчас я понимаю, что меня так штормило тогда от неизбывного ужаса, от паники, горячей волной поднимавшейся внутри в присутствии этого, едва знакомого мне, человека. Воздух в комнате был будто бы насквозь пронизан электричеством, и я тщетно старался разогнать грозу.
- За знакомство, - прохлада стакана, снова легко уместившегося в руке, слегка остудила меня и привела в чувство. – Повод ничем не хуже любого другого.
Теперь я пил как заправский алкоголик, не разбирая вкуса и не обращая внимания ни на что вокруг. Горечь хмеля смешалась во рту с горечью никотина. Я остановился, только когда последняя капля упала мне на язык. Забрал в рот оба гладких, обтесавшихся в жидкости кусочка льда и захрустел ими, разгрызая "леденцы" в ледяное крошево. Стукнув донышком опустевшего стакана по столешнице, я опустился на своё прежнее место на софе, взглядывая на собеседника с дерзостью, которая была, наверное, слишком нарочитой.
- Какие ещё развлечения в программе? – поинтересовался я, слизывая с губ вкус виски и поражения. – Поиграем в "я никогда не...? [9]

[lottieblue]

____________________________________________
1. - Цитата из фильма "Всё о Еве" (1950) с Бэтт Дэвис в главной роли. Фильм о театре и его закулисных интригах, "золотая классика" Голливуда.
2. - Чанс Уэйн - главный герой пьесы Теннесси Уильямса "Сладкоголосая птица юности". Мужчина 29 лет, в раннеё молодости бывший потрясающе красивым и амбициозным человеком, так и не сумевший реализовать этот потенциал. Его основные достоинства и богатство - молодость и красота - уходят. Он теряет всё, в том числе и любимую девушку, становясь альфонсом при стареющей кинозвезде.
3. - "Другой Уэйн" - конечно же, Брюс Уэйн, плейбой-миллионер, более известный в своей "ночной" ипостаси Бэтмена.
4. - Хэвенли Финли - героиня пьесы "Сладкоголосая птица юности", возлюбленная Чэнса Уэйна. Хэвенли - дочь богатого отца, который прилагает все свои возможности к тому, чтобы "избавить" дочь от "неподходящего" жениха и, в конце концов, добивается своего.
5. - Мэгги - Маргарет - героиня другой знаменитой пьесы Уильямса, "Кошка на раскалённой крыше". Сильная женщина, прилагающая все свои способности к тому, чтобы вывести из апатии мужа.
6. - Брик - главный герой пьесы "Кошка на раскалённой крыше", муж Мэгги. В прошлом знаменитый спортсмен, победитель, блестящий мужчина, получивший совершенно нелепую травму и сдавший разом все позиции. Вместо того, чтобы продолжать бороться, уходит в депрессию и пьянство.
7. - Джордж Скуддер - герой пьесы "Сладкоголосая птица юности", успешный молодой врач, кандидатура в мужья Хэвенли, подобранная лично её отцом.
8. - старина Финли - собственно, отец Хэвенли.
9. - "Я никогда не..." - алкогольная игра. Условия просты: "водящий" называет что-то, чего он никогда не делал. Например: "я никогда не катался верхом на слоне" и выпивает свой напиток. Если кто-то из играющих это делал, то он пропускает круг. Роль ведущего переходит от игрока к игроку в произвольном порядке. Предложения, как правило, выбираются откровенного, интимного и вызывающего характера.

[Рыжая и вредная]

«Папаша Дюваль» - посмаковал мысленно я. «А что, у тебя есть вкус. Весьма удачное прозвище для «старого бультерьера»». Моя одобряющая усмешка видимо придала Люку храбрости. Супружник Лиз пытался язвить, пересыпая своё повествование именами достаточно известных персонажей нескольких произведений, не то пытаясь вывести меня из себя, не то ради того, чтоб говорить хоть что-нибудь. А я… я лишь улыбался и внимательно рассматривал его, пытаясь понять, что же не так… что меня беспокоит в этом слабом никчёмном человечке. Почему я не могу расслабиться и наслаждаться полной и безоговорочной победой.
«Экономишь? А не проще ли пойти работать?» – смеяться… нет, я не смеялся. Мне действительно было непонятно, как взрослый здоровый мужик может сидеть на шее собственной жены не желая пошевелить хоть пальцем для собственного благополучия. Хотя Лиз много лет устраивала такая ситуация, и этого…, - ну не мог я считать его мужиком, - в общем, его тоже всё устраивало.
Рассматривая на свет стакан со своим виски, я любовался мягкими янтарными переливами напитка, и едва не упустил момент, когда Люк заглотил своё спиртное как утка, в один приём, причём вместе со льдом.
«Да ты уже пьян». Это было заметно, в голосе, взгляде, нарочито дерзком, движениях, слишком резких и неэкономных. Мягко, почти без стука, опустив стакан, из которого едва пригубил, на столик, я усмехнулся в ответ:
- По плану был ужин и приятная беседа, – чуть наклонившись вперёд, нет, не в виде агрессии, просто ради того, чтоб немного сбить спесь с этого выскочки, добавил, - ну, если ты хочешь поиграть… это можно устроить… - голос звучал так многообещающе, что меня самого это немного удивило. Но тут на пороге материализовалась Кармен, и на анализ собственно того, что за нафиг сейчас было, у меня просто не хватило времени, а потом это попросту затёрлось другими впечатлениями, как позже стало ясно, зря. Очень и очень зря я не прислушался к тревожно дребезжащему сигналу опасности, зря дразнил гусей, провоцируя Люка на необдуманные поступки. Не могу сказать, что я ничего не поимел с ситуации, это было бы ложью, но последствия… ну да обо всём по порядку.
- Господа, - обращаясь в принципе в большей степени ко мне, и лишь изредка бросая взгляды на «законного хозяина дома», - госпожа Элизабет велела передать, чтоб вы развлекались без неё.
На мой вопросительный взгляд, горничная уточнила:
- У хозяйки началась сильная мигрень, она поднялась наверх и приняла снотворное.
У Лиз действительно в последнее время иногда случались сильнейшие головные боли, от которых спасал только длительный глубокий сон. На мои увещевания, сходить к доктору и провериться, она лишь отмахивалась, мол, поболит и перестанет.
- Дорогая, сервируй нам ужин, и можешь быть свободна. Помнится, завтра у тебя выходной, так что отдыхай.
Кармен благодарно улыбнулась, видимо у неё на вечер уже были какие-то планы, а хозяева со своими зваными ужинами с незваными гостями, спутали ей все карты. Но вот теперь всё решалось к обоюдному удовольствию – она может спокойно развлекаться, а мы можем не опасаться посторонних глаз и ушей. Всё же, семейство Дюваль достаточно известно, чтоб позволить ходить по городу слухам из первых рук, как буянил пьяный пока ещё муж Элизабет Дюваль в присутствии её же любовника. Нет, естественно при появлении таковой истории, девушку тут же уволят, вот только в редакции ей могут заплатить столько (особенно если на руках будет парочка подтверждающих снимков), что вполне можно будет закрыть глаза на мелкие неудобства. А то, что Люк, похоже, собрался набраться до зелёных чертей, было вполне очевидно.

[lottieblue]

Наверное, это прозвучит смешно, даже наивно, но, заметив одобрительную усмешку на губах этого человека, я поймал себя на мысли, что мне хочется произвести на него впечатление. Удивить, сбить с толку, заинтересовать. Я не мог объяснить себе, за каким чёртом мне это надо, ведь я не собирался ничего ему доказывать. Я не строил иллюзий по поводу того, какое мнение сложилось обо мне у любовника Лиз, достаточно было пары его взглядов, в которых отчётливо читалось, что он считает карманную собачонку существом гораздо более практичным, полезным и достойным уважения, нежели тот "бесхребетный трутень", которого он видел в моём лице. По большому счёту, мне было плевать. В тот момент я и сам не питал к Ксандру никакого расположения. Мы происходили из слишком разных миров, чтобы понять друг друга или вот так, с ходу, проникнуться друг к другу тёплыми чувствами.
Не говоря уже о двусмысленности всей ситуации. Заводить дружбу с любовником своей жены не входило в мои планы, всё же, я был не настолько "современен" и не обладал терпимостью французов, которые считают священной всякую связь, благословлённую жарким чувством. Более того, я не обрёл эти качества и теперь, хотя мне отчаянно хотелось бы, чтоб тот, кто возьмётся, позднее, судить обо всём произошедшем, смотрел на нас именно с такой снисходительностью.
- Это будет зависеть… от рода игр.
Улыбка, скользнувшая по моим губам, должно быть, выглядела слишком жалкой и натянутой, но мне с трудом удалось подавить дрожь, пробежавшую по телу, когда посторонний так бесцеремонно вторгся в моё личное пространство. Ничего неприличного, он едва-едва приступил рамки, нарушая границу, но не настолько, чтобы это движение можно было счесть угрожающим или интимным. Однако вкупе с низкими, притворно-мягкими нотками в голосе, запах чужого тела, мешающийся с синтетическим ароматом морской свежести, заставил меня смешаться. Я с трудом выдержал его взгляд, облегчённо выдохнув только тогда, когда Ксандр отвлёкся на вернувшуюся Кармен.
Это было странно. Я никогда не терял головы от близости мужчины. Откровенно говоря, такого рода интрижки никогда не были мне особенно интересны. Останься я в родном захолустье, вероятней всего, мне и в голову не пришло бы попробовать нечто подобное, и я не думаю, что я бы многое упустил в жизни.
Моим первым любовником был Митчелл Ройс, мой сосед по комнате в университетской общаге. Хотя "любовник", пожалуй, слишком громкое слово для тех двух или трёх раз, что мы были вместе. Это даже нельзя было, в полном смысле слова, назвать сексом, - обычное дуракаваляние, к общему удовольствию, в отсутствие доступных девиц. После того, как у нас с Лиз начались проблемы, в моей постели, время от времени, оказывались мальчики. В Лос-Анджелесе полно таких – андрогинные создания, тонкие и ломкие, с блестящими от наркоты глазами, готовые на всё, кто за пару сотен, а кто и за красивые обещания, на которые так падка юность, вне зависимости от пола обладателя ушей.
Я никогда не спал с такими, как Ксандр. Никогда даже не думал об этом. Никогда не верил в то, что такие самцы, как этот хлыщ действительно могут променять респектабельную благопристойность податливого, мягкого и покорного женского тела на что-то настолько сомнительное и рисковое, как связь с мужчиной. Тем более неожиданной и раздражающей мне показалась моя реакция на взгляды, слова и близость блондина. Сообщение о том, что остаток вечера нам предстоит провести наедине, не прибавило мне присутствия духа.
Пока Кармен сервировала к ужину невысокий бамбуковый столик, придвинутый для удобства ближе к софе, я налил себе ещё виски и отошёл к стеклянной двери внутреннего дворика, становясь в проёме, привалившись спиной к раме. На улице стремительно темнело. Стрёкот цикад сливался с рокотом океана, ставшим сейчас более явственным, в воздухе запахло ночными цветами, чем-то пряным и сладким. В голове у меня шумело, но мысли о том, чтобы, поджав хвост, бежать, перемежались с доводами рассудка, указывавшими на то, что я слишком пьян, чтобы садиться за руль. На самом деле, уехать мне было почти так же страшно, как и остаться. Как будто поддавшись инстинктивному порыву и пустившись наутёк, я рисковал потерять нечто невообразимо ценное.

[Рыжая и вредная]

Кармен, и так отличавшаяся грациозностью дикой кошки, казалось, превзошла самоё себя, споро и аккуратно сервировав стол буквально в пару минут.
- Доброго вечера, господа, и приятного аппетита, - пожелала она на прощание.
Вот только на «экзотическую пташку» я обращал внимания меньше чем на пыль под колёсами моего автомобиля, хотя автоматически пожелал ей в ответ:
- И тебе удачного вечера.
С улыбкой обозначив поклон, девушка упорхнула в собственную комнатушку, чтоб переодеться. Возвращаться через гостиную она явно не собиралась, собственно и незачем было – для прислуги существовал собственный выход, которым она могла воспользоваться, чтоб лишний раз не беспокоить «хозяев дома».
Мой же взгляд прикипел к мужской фигуре, маячившей уже у стеклянной двери во внутренний дворик, словно в нелепой попытке оказаться подальше, сбежать. Возможно супружнику Лиз просто стало дурно от выпитого, хоть это и было странно, а может, он не хотел видеть не то жалеющий, не то злорадствующий взгляд горничной. Всяко человеку мало удовольствия доставляет наблюдение со стороны за не самым лучшим этапом его жизни. Но мне нравилось думать, что Люк меня боится, и я не находил причины отказывать себе в маленьком удовольствии считать именно так и не иначе. И поэтому, чтоб подогреть ситуацию, я двинулся следом за рыжим, стоило только девчонке скрыться в недрах дома, притворив за собой дверь.
- Любуешься азалиями? – я привалился спиной к раме двери с противоположной стороны от мужа Элизабет, насмешливая улыбка самопроизвольно растянула губы. Теперь вернуться к столу Люк мог только по стеночке, чтоб не зацепить мои ноги.
- Или просто воздухом подышать решил? - мой стакан с виски так и остался на столе, поэтому, чтобы занять руки, я заткнул большие пальцы за пояс брюк.
Вместе с быстро спускающимися сумерками, в воздухе начала ощущаться едва заметная свежесть, а запах цветов из сада Лиз стал тяжелым и немного одуряющим, как и обычно после дневного зноя.
Поддаваясь не такому уж внезапному и никак не уходящему желанию подразнить супруга Лиз, я всё же поднял тему, с которой тот не слишком удачно съехал буквально пару минут назад.
- Ну так как, поиграем? – я даже чуть сощурился довольно, предвкушающе, словно хищник, уже ощущающий на языке кровь жертвы.
- Ты начинаешь…

[lottieblue]

Ощущение напряжённого ожидания не отпускало меня во всё время, пока мексиканская горничная Лиз сноровисто порхала по комнате. Я не смотрел ни на Кармен, ни на того, другого, с нарочитой отрешённостью вперившись взглядом в такую знакомую, прохладную и пахнущую свежей сладостью лосанджелесскую ночь. Я влюбился в этот город с первого дня, как его увидел, а ночь здесь всегда была самым лучшим и правильным временем. Ночь шла ему, как идёт длинноногой красотке откровенный до пошлости наряд.
Вся шутка была в том, что смотреть в комнату, теперь освещённую мягкими огнями нескольких матовых ламп, мне вовсе не требовалось. Я и без того остро, до дрожи, ощущал присутствие вблизи себя любовника моей жены. Так, словно он был ярким пламенем, и его жар долетал до меня даже издали. Я чувствовал каждое его движение, и когда Кармен оставила нас (кажется, я не только не повернул головы, чтобы проводить её лёгким кивком, но и вовсе пропустил этот момент мимо сознания), я не без внутреннего содрогания понял, что Ксандр идёт в мою сторону. В этом не было ничего криминального, напомнил я сам себе. В конце концов, следовало взять себя в руки и до конца сыграть эту роль, какой бы она не оказалась – обманутого мужа, радушного хозяина или просто забавного идиота. В каком-то смысле, я был и первым и вторым, и третьим.
Вскинув голову, усилием воли заставляя себя не реагировать на мягкие, завораживающие перекаты голоса блондина, я слегка улыбнулся. Мне думается, вышло вполне естественно. Океанский бриз остудил мне голову и слегка привёл в чувство.
- Не люблю азалии. Слишком вычурны. Мне всегда больше нравились лилии…
Я коротко хмыкнул, чувствуя себя более, чем странно, - с одной стороны меня окутывала ночная прохлада побережья, а с другой обжигал "пламень" в человеческом обличье, который, судя по его позе, твёрдо решил зажать меня в тиски. Была это ловушка или он просто развлекался? Наверное, Ксандр и сам бы не мог дать внятного ответа на этот вопрос. Качнув головой, будто отгоняя наваждение, я покрутил полупустой стакан в ладони.
- Правда, у лилий теперь дурная репутация. Обычно ими украшают похороны.
Я слегка поёжился, и на этот раз причиной тому был не мужчина напротив и не прохлада ночи. От этой внезапной мысли о смерти мне сделалось не по себе.
Настойчивое предложение сыграть заставило меня удивлённо приподнять бровь, разглядывая оппонента в упор. Очевидно, всё это что-то означало, но с моей точки зрения сейчас Ксандр явно переигрывал. Впрочем, для таких как он подобное поведение вообще характерно. Заметив мою слабость, он решил давить до последнего, как почуявший кровь хищник. Дело в том, что такие штуки, как правило, не работают после старших классов.
- А мне кажется, что мы уже начали, - тихо рассмеявшись проговорил я. – Вернее, ты. Но если тебе так угодно…
Блондин видимо ощущал себя хозяином положения, и осознание выигрышности собственной позиции столь явственно его радовало, что это было почти трогательно.
Подняв свободную руку, я небрежным жестом взъерошил волосы у себя на затылке, наконец отворачиваясь от Ксандра и рассеянно озираясь по сторонам в поисках подходящей идеи. Нужно было что-то достаточно невинное, но при этом не слишком безобидное. Нельзя дать ему уверовать в то, что он уже взял этот матч.
- Я никогда не пил с любовником своей жены.
Не самое элегантное решение, но время шло, а ничего более удачного в голову так и не приходило, затягивать же паузу сверх меры я не собирался. Поэтому, опять посмотрев прямо в голубые глаза, я сделал неторопливый глоток, смакуя напиток. А потом так же неторопливо облизнулся, едва ли осознавая, что именно делаю, и как двусмысленно это может выглядеть.
- Тебе нечего пить.
Резюмировал я, как будто только теперь это заметил и молча протянул остатки виски Ксандру, одновременно отталкиваясь от дверной рамы, намереваясь вернуться к столу.
- Бери, я налью себе ещё. Хотя, полагаю, этот круг ты пропускаешь…

[Рыжая и вредная]

Мысли о смерти в такую, не побоюсь этого слова прекрасную ночь, почему-то вызвали лёгкий озноб, волной прошедшийся по загривку и растаявший дневным маревом, оставляя лишь где-то в глубине души лёгкий осадок, который быстро затёрся впечатлениями того вечера. Вообще, мне не свойственно агонизировать над какими-то гипотетическими вероятностями и сильного эмоционального отклика они, как правило, не вызывают, вот и на этот раз я списал всё на внезапные порыв свежести со стороны остывающего берега.
Замечанию супружника Лиз об уже идущей игре и первой подаче с моей стороны, несколько озадачили, но ровно до тех самых пор, пока не была озвучена его часть. Если бы не его рассеянность, за которую, мне наверное следовало благодарить всех богов, моё изумление, написанное на лице всего несколько долей секунды не стало бы для него тайной. Похоже, для него вся комбинация, в которую я вложил немало сил, средств и времени казалась игрой. Хотя, кого я тут обманываю, игра и есть, вот только ставки высоковаты, но, как сказал Великий - кто не рискует, тот не пьёт шампанского.
А тем временем, Люк, определённо намылился сбежать, чего я не мог позволить чисто из вредности, ну или потакая каким-то своим внутренним порывам, разбираться в этом на тот момент не хотелось совершенно. Нет, я в курсе, что мышку не стоит загонять в угол, она может показать зубы, поэтому, каждой мышке стоит оставлять хотя бы иллюзию выбора или выхода, всё меньше проблем. Но тем не менее, я поднял руку, упираясь ладонью в дверной косяк, отрезая для рыжего путь к столу, и отлип от него спиной, за счёт роста, слегка нависая над собеседником.
- Вот уж незадача. Действительно, у меня нет жены… пока нет… – я сжал протянутый стакан поверх пальцев рыжего, чтоб он не надумал внезапно сделать какую-нибудь глупость, навроде уронить хрупкую стекляшку или выплеснуть её содержимое на меня. Широкий дверной проём сейчас стал неимоверно тесным, когда мы стояли друг напротив друга, непозволительно близко для случайных знакомых, нарушая все мыслимые и немыслимые нормы.
- Я бы мог конечно сказать, что никогда не пил с мужем своей любовницы, но это будет уже глупо.
«Ещё я вполне мог бы сказать, что никогда не трахал мужа своей любовницы, но это будет тот самый угол, в которую мышку всё же загонять не стоит». - Хотя на тот момент я и не слишком хорошо это осознавал, а уж тем более причины и предпосылки данного желания вообще не мелькали в моей голове, но мысль о том, чтобы отыметь супружника Лиз не казалась мне сколько-нибудь отталкивающей, и даже наоборот была весьма и весьма привлекательной. Но отодвинув все свои весьма нескромные желания на попозже, я выбрал менее провокационное, хотя тут как посмотреть.
- Я никогда не спал с мужчиной, – глоток виски был совсем крошечным, пить из стакана, удерживаемого двумя ладонями с разных сторон было не совсем удобно, но я справился. Мне действительно было любопытно, какая реакция последует со стороны Люка, а чтобы ненароком не прозевать любую перемену эмоций, я не отпускал его взгляда, забыв что такое моргать, да и дышать, наверное, стал через раз.
Уверовав, что из моей цепкой хватки рыжий уже не улизнёт, я провел пальцами по его бледной щеке, убирая выбившуюся прядь волос за ухо, просто потому, что мне хотелось его коснуться, уж не знаю зачем, проверить материальность или видимую гладкость и бархатистость кожи, которая оказалась вполне под стать моим ожиданиям ничуть не хуже, чем у его супруги.

[lottieblue]

Не смотря на то, что я уже мысленно провёл аналогию со школьным задирой, я в действительности не ожидал этого, какого-то слишком уж ребяческого, жеста. Но тем эффективней он оказался. Чужая рука уверенно легла на край косяка, перекрывая мне дорогу к столику с заветной бутылкой, заставляя застыть в изумлении. В памяти немедленно всплыл далёкий, уже порядком подзабытый образ Бобби Кэлхоуна. Он и его "банда" – такие же наглые, безмозглые верзилы, - частенько зажимали вот так кого-нибудь в коридоре во время переменки. Пару раз ладонь Кэлхоуна со звонким стуком упиралась и в дверцу моего ящика. В число здоровяков я не входил никогда, понимаете ли. Как и в число "безмозглых", что автоматически обеспечивало мне место в длинном списке тех, чьи лица, время от времени, выводили Бобби из себя.
Я поднял взгляд на Ксандра, почти ожидая прочесть в голубых глазах то же выражение тупого превосходства и самоуверенности, с затаённой злобой и страхом перед чем-то, что выходит за рамки понимания, в глубине. Однако любовник моей жены изучал меня с лёгким, недоверчивым изумлением и странным любопытством. Почему-то это пугало гораздо больше, чем в пятом классе страшил меня Кэлхоун и все его дружки вместе взятые. Даже в детстве я никогда не ощущал себя настолько беззащитным перед кем-то.
Намёк Ксандра на его будущую женитьбу слегка привёл меня в чувство. Я улыбнулся, едва заметно, прокручивая в голове малопристойную шутку, в том духе, что блондину ещё предстоит примерить на себя тот же самый головной убор, который он так щедро даровал мне. Не из добросердечия и даже не из страха, просто одновременно говорить и дышать когда Ксандр был так близко, для меня всегда представляло определённую трудность.
К тому же я совершенно искренне считал его человеком, куда более достойным руки Лиз, хоть и не собирался говорить ему об этом, разумеется. Я получил лишь то, что заслужил. Я мало заботился о своей женщине… откровенно говоря, не заботился о ней вовсе. Теперь этим займётся другой. Таково естественное положение вещей, потому что, превыше всего прочего, женщины нуждаются в том, чтобы их опекали и лелеяли.
- Это был бы практически повтор… - вполголоса пробормотал я в ответ на рассуждения блондина, просто ради того, чтобы вставить какую-нибудь фразу. – Правилами это не запрещено, но и не поощряется.
Как будто кто-то здесь собирался играть по правилам! Это вряд ли. Не в ту Большую игру, которую мы вели, прикрываясь от самих себя глупой студенческой забавой. Ксандр поймал мой взгляд и сделал очередной ход. Вероятно, лицо моё в тот миг должно было являть собой дивное зрелище, потому что я не помню, когда в последний раз был так удивлён. "Он издевается? Намекает? Провоцирует"?.. Обе щеки мои запылали так, словно кто-то влепил мне пару хороших оплеух. А потом любовник моей жены, по-прежнему не опуская глаз, слегка наклонился, в то же самое время вынуждая меня выше поднять всё ещё державшую стакан руку и, обдавая дыханьем мои пальцы, сделал небольшой глоток, и я окончательно утратил дар речи.
Так всё, же, провокация?.. Но что она могла означать? Голова у меня шла кругом, и боюсь, вовсе не от выпитого. Я знал… чувствовал, что он не лжёт, но не мог правильно определить смысл этого странного признания. Чёрт, всё моё мировоззрение переживало качку баллов в девять, не меньше, упорно отказываясь принять реальность, в которой такие как он ведут себя настолько не по шаблону.
Хотя это "признание" могло скрывать за собой всё, что угодно. Эксперименты молодости. Одноразовый отсос где-нибудь в кабинке туалета на заправке. Даже секс с каким-нибудь хрупким, миловидным мальчишкой, которого легко принять за бабу даже при дневном свете, не то, что в темноте, которая услужливо прикрывает все грехи, большие и маленькие. Это ведь считалось, не так ли?..
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я потянул практически пустой уже стакан на себя, но на деле, не минуло и минуты, когда нагревшееся от наших рук стекло коснулось моих губ. Прокатившаяся по языку жидкость была на вкус больше водой, чем алкоголем. Ответив собеседнику таким же прямым взглядом, я улыбнулся, констатируя очевидное:
- Нам больше нечего пить.
Коснувшуюся лица ладонь я почти не заметил, отмечая жест чисто автоматически и не предав ему должного внимания. Если бы я начал анализировать ещё и это, мой мозг попросту взорвался бы.

[Рыжая и вредная]

Испуганный, даже слегка затравленный вид муженька Лиз меня немного развеселил. Нет, в школьные годы мне не довелось вот так вот зажимать каких-нибудь ботаников по углам и коридорам, не до того было. Хотя я сталкивался с таким по отношению к другим, не ко мне, я-то никогда не отличался хрупкостью сложения и в совло насовать мог вполне. А вот ему, похоже, случилось испытать незабываемые впечатления на собственной шкуре.
А мы… мы в старшей школе так снимали девчонок… на погулять, а иногда и на большее. Уж очень эффектно это выглядело со стороны, а барышни едва не пищали от восторга. Ну как же, её выделили, и при всех, куда-то пригласили. И не столь важно, что сегодня пригласили её, а завтра подружку, повод то покрутить носом перед другими есть.
Ну да, представить себя в виде «снимаемой цыпочки», рыжему, наверное, в голову не пришло бы при всём желании, а вот у меня возникла чёткая ассоциация. А уж когда белокожий Люк залился краской смущения, словно непорочный школьник, хотя дерзкий взгляд в глаза и глоток виски, окончательно опустошающий стакан говорил о совсем не невинной натуре муженька Лиз, и о том, что он тоже не прочь пуститься во все тяжкие, мало обращая внимание на пол оппонента, я вполне уверился что на эту роль он подойдёт как нельзя лучше. Что мной двигало тогда? Любопытство, интерес, похоть и инстинкт охотника. На моей территории независимых «посторонних самцов» быть не должно, поэтому либо они подчиняются, либо проваливают. И мой интерес был в том, чтобы прогнуть рыжего, а что может служить этой цели лучше, чем секс? Наверное, ничего.
- Нечего, – равнодушно отозвался я, даже на мгновение не опустив взгляда на стакан, чтобы проверить наверняка.
- А ты хочешь ещё выпить? – пальцы со щеки переместились на затылок рыжего, вплетаясь в непослушные пряди небрежной лаской. Пить дальше мне не хотелось, как, впрочем, и есть.
- А может, ты хочешь чего-нибудь ещё? – да, я провоцировал рыжего. На грубость, на истерику, да на всё, что угодно, нарушая все мыслимые и немыслимые нормы приличий, столь бесцеремонно вторгшись в его личное пространство. А пальцы тем временем прошлись легким касанием по руке Люка вверх по обнажённой горячей коже.

[lottieblue]

Чужой внимательный взгляд не отпускал меня ни на миг, не позволяя увильнуть, уйти в сторону, спрятаться так, как я умел это делать. Внезапно, я уже не мог больше воображать себя равнодушным сторонним наблюдателем, с лёгким интересом взирающим на до зевоты банальную сцену. Я вновь, как и в начале вечера, был здесь целиком, полностью ощущая всё происходящее на собственной шкуре. Как зачарованный я смотрел в голубые глаза напротив и то, что я увидел в их глубине, заставило меня вздрогнуть от острого, жаркого и жадного желания.
Я не мог припомнить, чтобы когда-нибудь в своей жизни хотел кого-то так сильно. Возможно, прошедшие годы стёрли яркость эмоций, но я уверен, что и мягкие пальцы Лиз, её стройные ноги, её округлые бёдра, трущиеся об меня, когда она сидела у меня на коленях в переполненной машине, - ничто из этого никогда не заставляло меня вот так, в секунду, вспыхнуть всем существом. Это было странно и страшно. С какой-то мучительной, неловкой стыдливостью я подумал о том, что стоит Ксандру приблизиться ещё хоть немного или просто посмотреть вниз, он сам всё почувствует и увидит. Вероятно, это бы здорово его рассмешило. Чёрт, я бы и сам с удовольствием посмеялся, но вот незадача – мне сложно было даже думать, не то, что извлекать из своей, разом пересохшей, глотки какие бы то ни было звуки.
Очевидно из-за того, что мыслительный процесс происходил с таким скрипом, я не сразу среагировал на слова и действия блондина. Абстрактная, - потому что даже мне никогда не хватило бы фантазии визуализировать столь странный образ, - картинка того, чего бы мне на самом деле хотелось в эту самую минуту, жгла мой мозг раскаленным до бела железом. Словно очнувшись от сна, я издал короткий, отрывистый смешок. Я твёрдо знал чего… вернее, кого хочу. Но в моём сознании этот человек и моё желание были настолько несовместимы, что воображение услужливо подсовывало более знакомые и привычные объекты. Я вдруг опять обратился мыслями к Лиз. К её маленьким белым грудям и коже, пахнущей морскими анемонами. И эти воспоминания казались такими необыкновенно притягательными…
Сублимация. Слово из учебника. Отлично, я знал, как это называется, но это мало помогало делу. Впрочем, как и всегда. Интересно, как бы отреагировал Ксандр, если бы я выложил ему всю правду? Сказал бы ему в лицо, что хочу пойти в спальню к своей, всё ещё, жене, забраться в её постель и трахнуть её, полусонную так, как не делал этого с тех пор, как мы закончили учёбу, и только потому, что хочу его так, что у меня темнеет в глазах. Не удивлюсь, если бы это была самая странная вещь, которую он слышал в своей жизни.
Но я ничего не сказал. Как только пальцы Ксандра перестали удерживать мои, я разжал их, выпуская стакан, о котором совершенно успел позабыть. По счастью, приземлился стакан не на каменные плиты, которыми был выложен дворик патио, а на паркет гостиной, и толстое стекло выдержало, только загромыхало по дереву, рассыпая остатки не растаявшего ледяного крошева. Однако этот грохот привёл меня в чувство. Я вдруг очень чётко и явно осознал странность позы, в которой мы стояли и неправильность всего разговора. Кто-то тут явно пытался поразвлечься на мой счёт.
- А что, радушный хозяин имеет предложить ещё какие-то забавы?
В голосе моём было ровно столько издёвки, сколько требовалось, чтобы не принять мои слова совсем уж всерьёз. Обхватив запястье блондина, я отвёл его руку от своих волос. Движение вышло не резким и не грубым, скорее демонстративным. Я знал, что Ксандр не принимает меня всерьёз, и я знал, что подобное поведение могло быть только приглашением к драке или скандалу. Видимо этого он и добивался. Рассчитывал на то, что я закачу истерику, отстаивая честь или что-то в том же роде? Ну что ж. Я усмехнулся, чуть криво, ощущая, не без удовольствия, как утраченный контроль над эмоциями и телом возвращается ко мне.
- Или роль развлечения отведена мне?..
Говорил я вполне твёрдо и уверенно, проблема была в том, что я сделал всего одну маленькую ошибку. Мои пальцы, самовольно отказавшиеся держать стакан, теперь так же, по собственной воле, отказались выпускать чужую руку. Я всё ещё держал Ксандра за запястье. "Чёрт, чёрт, чёрт".

[Рыжая и вредная]

Стакан с грохотом покатился по полу, рассыпая во все стороны ледяное крошево. Не будь выражение лица Люка столь отстранённым, я бы, наверное, решил, что он хочет отбить мне пальцы на ноге тяжёлой стекляшкой. Ступни обдало холодными иголочками, тут же растаявшими и сбежавшими по разгорячённой коже холодными капельками. Я даже ухом не повёл, хотя будь муженёк Лиз более точен, по моей коже вместо подтаявшего льда сейчас стекали бы капли крови из ран, полученных от осколков стакана.
Ну наконец-то этот рыжий перестал изображать из себя снулую рыбину, и даже выразил демонстративное возмущение моим поведением, вот только как-то не слишком уверенно у него это получилось. Нет, голос не дрожал, и жесты были даже слегка нарочитыми, вот только… ну не верил я ему, не знаю почему. Чутьё, наверное. А может мне просто хотелось так думать и эмоции моего визави просто рассматривались через призму моего собственного восприятия. А я уже настроился не на самый, конечно, романтический лад, но весьма близко, учитывая ситуацию.
Улыбка. Наверное, со стороны она смотрится жутко, когда веселье касается только губ, а в глазах исследовательский интерес, словно на данный момент ты равнодушно препарируешь лягушку на лабораторном столе.
- Неужели гостю не по вкусу наши простецкие забавы? – возвращая подачу в том же тоне, я сделал шаг вперёд, а рука моя тем временем уже добралась до плеча рыжего, подталкивая, вынуждая его попятиться и вновь прижаться спиной к дверному косяку. Небольшое преимущество в росте сейчас мне было на руку.
Прослойка воздуха между нашими телами сейчас была минимальна, и я собирался избавиться от неё совсем, но чуточку позже.
- А если так? – теперь иронии и издёвки в голосе не было совсем, лишь лёгкое любопытство. Я склонился к лицу рыжего, накрывая его губы своими, пробуя на вкус этот непокорный рот, который наболтал мне сегодня кучу гадостей, и будь ситуация иной, уже вполне мог бы быть разбит в кровь, но не сегодня. А ладонь тем временем самовольно спустилась с плеча Люка по груди, боку, едва заметно приласкав напряжённый живот, накрыла пах, поглаживая через ткань уже напряжённый член муженька Лиз.
Руку, всё ещё пребывающую «в плену» чужих пальцев, я завел за спину рыжего, слегка приобнимая его даже не пытаясь высвободить запястье из крепкой хватки. Чем меньше он сейчас будет совершать лишних телодвижений, тем лучше для него самого.
Поцелуй из достаточно невинного, становился всё более жадным и собственническим. Видимо я на тот момент всё же переоценил собственную выдержку или недооценил вспыхнувшее во всём теле желание. Да, на данный момент времени это уже было не желание что-то кому-то доказать, а лишь желание обладать. Полностью. Целиком и без остатка, без условий и оговорок.

[lottieblue]

Того, что Ксандр говорил дальше, я попросту не слышал. В голове билось лихорадочной пульсацией, повторяясь снова и снова заполошное, удушающее: "так близко, так близко…" Так неприлично-жарко, что можно ощутить тепло чужой кожи на своей и горячее дыхание почти у самого уха. Необходимость отвечать на что-то ещё не рассматривалась как таковая распалённым сознанием, сейчас сосредоточенным только на одном: удержать, запечатлеть это мгновение. Насладиться им сполна.
Рассудок капитулировал, стоило только мужчине напротив шагнуть ко мне, прижимая к косяку двери, будто бы запирая в хитрой ловушке между неподатливым деревом и опаляющим пламенем собственного тела. Здравый смысл? Отправился в бессрочный отпуск. Там и тогда мне было плевать, как это выглядит со стороны. Было откровенно безразлично, если я выставлю себя дураком, если всё же проиграю этот, необъявленный поединок. Я уже проиграл, стоило в первый раз заглянуть в эти голубые, с лёгким прищуром, глаза, надо было найти в себе силы признать это.
И, всё же, когда губы Ксандра коснулись моих, я, на несколько мгновений, замер в нерешительности, неожиданно отрезвлённый этим прикосновением, которое должно было окончательно свести меня с ума. Страх при мысли о том, что стоит мне ответить, как всё кончится. Ужас, что я услышу смех блондина, увижу на его лице смешанную с торжеством издёвку помешал мне предпринять что-либо, а потом стало уже поздно.
Я, внезапно, обнаружил, что целую его в ответ. Целую так, словно от этого зависела моя жизнь, - хотя, наверное, так оно и было, или ощущалось так, в любом случае, - открыто, полно, жадно, не желая ни на миг прерываться, даже для того, чтобы вдохнуть. Пальцы, впивавшиеся в запястье руки, теперь обнимавшей меня за талию, наконец разжались и заскользили вверх по плечу, тогда как другая моя рука вцепилась в рубашку Ксандра, почти у самого ворота, притягивая блондина ещё ближе, стирая то крохотное расстояние между нами, которое ещё оставалось.
Ощущать его, каждой клеточкой своего тела, - вот чего мне хотелось тогда. Я не думал, не анализировал, не просчитывал, просто поддаваясь инстинкту, решавшему за меня, что и как следует делать. Немного прогнувшись в пояснице, непроизвольно толкаясь навстречу уверенной ладони, исследующей мой уже почти болезненное возбуждение, я сдавленно застонал в чужие губы. Звук вышел настолько откровенным и развязным, что это удивило меня самого, и я рискнул поднять шалый, пьяный от похоти взгляд, стараясь разглядеть на лице Ксандра его реакцию.

[Рыжая и вредная]

Рыжий замер, словно решая, поддаться или начать сопротивляться… что самое интересное для меня и паршивое для него, меня бы на тот момент устроил любой расклад. Оценивая сейчас своё тогдашнее состояние, я понимаю, что начни он сопротивляться, я бы попросту его изнасиловал, столь велико было моё желание обладать, и столь тих был на тот момент голос разума, задавленный шумом крови, стучащей в висках. Но он выбрал первое, наконец отвечая. Жадно, будто после двухмесячного воздержания, откровенно реагируя на мои ласки, не задумываясь притянул меня ближе, прижимаясь всем телом. Шалый взгляд глаз, почти чёрных от расширившихся до предела зрачков, заскользил по моему лицу, в попытках найти ответы на какие-то вопросы. Оторвавшись от его губ, чего мне, по правде говоря, делать не хотелось совершенно, слишком приятно было их целовать, я улыбнулся настолько развязно, насколько это в принципе возможно.
- Я. Тебя. Хочу, - чётко, весомо и вполне однозначно. Чтобы у Люка не оставалось ни малейшего сомнения в том, что произойдёт дальше, и даже мысли не возникло, что он может в этот момент что-то изменить и пойти на попятную. Выбора я ему не давал, и собирался трахнуть так или иначе, с его согласия или без оного. И чтоб уж окончательно убедить рыжего в своей решимости, перехватил его за запястье так же, как совсем недавно сделал он сам, вот только не просто снял его ладонь со своего плеча, а накрыл ею свой пах, дав возможность ощутить моё собственное неподдельное возбуждение, вызванное его близостью.
- Чувствуешь?
Тем временем моя вторая рука, словно живя своей собственной жизнью, ловко расстегнула брюки Люка, стягивая их вниз. Слишком много лишнего сейчас разделяло наши тела, и избавиться от всего этого лишнего я собирался как можно быстрее. Член рыжего горячий и чуть подрагивающий под моими пальцами будто молил о ласке, которой я не преминул его одарить, обхватывая бархатистый ствол ладонью. Видимо уже в тот момент я понимал, что мне захочется повторить - слишком уж сильным было моё желание, а эмоции чрезвычайно яркими, поэтому я собирался сделать всё, чтобы моему будущему любовнику не просто понравилось, а чтоб ему напрочь сорвало крышу от секса со мной.

[lottieblue]

Поцелуй Ксандра не был похож на поцелуи Лиз, ни на чьи бы то ни было ещё. И дело было не только в том, как он ощущался, какое оказывал действие на меня, заставляя задыхаться и изнывать от жажды, от томления по чему-то большему, ещё и ещё сильнее, полнее, ближе. Он целовал меня так, словно хотел сожрать живьём, смять, будто использованный бумажный стакан и снова вдохнуть жизнь, наполнить собой, своим огнём и своей страстью. Уже позднее мне пришло на ум, почему это казалось мне таким незнакомым и отличным от всего, что было раньше: до этой ночи меня никогда не целовал мужчина. Я знал только мягкие, уступчивые женские губы и так похожие на них уста тонких, хрупких, обманчиво-нежных мальчиков, которые проводят свои вечера на бульваре Сансет заглядывая в лица прохожих и хватая их за руки, в своих бесконечных, отчаянных поисках того, чего они не могут отыскать в самих себе.
Разница была в том, что это он целовал меня. Я успел упустить тот момент, когда инстинктивная борьба за привычное право вести окончилась моим полным поражением. Честно говоря, мне было плевать. Пожалуй, я даже не осознавал этого так чётко, как теперь, прижатый к широкой дверной раме чужим горячим телом, не способный двигаться, не в состоянии связно соображать, в одинаковой степени опьянённый страстью и страхом, что всё это может кончиться в любую секунду.
Когда Ксандр отстранился, оставив меня лихорадочно глотать воздух, дрожа от ночной прохлады, особенно ощутимой на разгорячённой коже и от скручивающего в тугой узел всё нутро желания, я не смог сдержать разочарованного вздоха. Пальцы мои продолжали мёртвой хваткой сжиматься на вороте его рубашки, словно я всерьёз рассчитывал, что смогу удержать его, если Ксандр, вдруг, сейчас развернётся чтобы уйти. Но, по счастью, блондин никуда не собирался. Он что-то говорил. Сделав над собой усилье, я попытался вслушаться в его слова, стараясь разобрать их сквозь оглушительное биение пульса в ушах.
"Хочу тебя…" Сопровождающий фразу взгляд, плотоядная усмешка не оставляли сомнений в том, что я не ослышался, если какие-то сомнения в том, что последует, ещё оставались. Так не целуют, если хотят просто поблагодарить за приятный вечер. Так не целуют мужей своих любовниц, чьё место, в скором времени планируют занять. И, - о господи! – не касаются так, что последние остатки разума растворяются, словно случайный прохожий в ночном тумане. Если не имеют ввиду чего-то весьма конкретного и серьёзного.
- Да, - ответ на вопрос и согласие, на всё.
То, что я сжимал в своей ладони, ощупывая через ткань лёгких летних брюк, вряд ли могло быть электрическим фонариком из отдела хозяйственных товаров в "Волмарте". Пока я ласкал чужую эрекцию, раздумывая о том, что между нашими телами слишком много лишней и мешающей ткани, мой не задавшийся собеседник, очевидно, пришёл к такому же выводу. Надо отметить, что без слов мы понимали друг друга гораздо лучше.
Проворные пальцы без труда справились с моей ширинкой, выпуская на волю член, и я невольно выдохнул, наслаждаясь тем, что чересчур напряжённую плоть больше ничто не стесняет. А в следующее мгновение этот выдох перерос в протяжный, хрипловатый стон, когда широкая, умелая ладонь, много грубей и сильней ладони Лиз, сжалась вокруг ствола, ловко и умело, лаская и дразня, понемногу доводя возбуждение до крайнего предела. Я прикрыл глаза, наслаждаясь этим истязанием, откидывая назад голову, чтобы упереться затылком в деревянную доску, впивавшуюся своими острыми краями мне в спину, где-то в районе лопаток. Я едва ли осознавал это, как и то, что стою в дверях патио дома моей жены с наполовину спущенными штанами и членом, зажатым в руке другого мужчины.
Мои пальцы, между тем, почти непроизвольно продолжали возиться с чужими брюками, пока не справились, наконец, с пуговицами и не нырнули внутрь, слегка царапая пах, нащупывая, сжимая. Пытаясь ласкать так же настойчиво, в том же темпе и с той же уверенностью.

[Рыжая и вредная]

Рыжий самозабвенно наслаждался моими ласками, впрочем не забывая и об «ответной любезности». Откинутая голова и беззащитно выставленное «на поругание» горло буквально молили о том, чтобы оставить на нём пару ярких отметин. Но я ещё не настолько потерял голову, чтобы совершать столь опрометчивые глупости. Всё должно быть по правилам, по моим правилам, и отступления от них я не потерплю. Поэтому, я всего лишь провел губами по бледной тонкой коже, и самую малость прихватил её зубами на ключице, чтоб не оставить слишком заметных следов. А освободившаяся ладонь, тем временем уже настойчиво тянула вверх лёгкую хлопковую футболку, всё больше обнажая подтянутое тело моего уже почти любовника.
Естественно, делать столько всего одновременно и вполне успешно, это надо иметь не две руки, а как минимум четыре, поэтому, чтобы окончательно раздеть Люка, мне пришлось ненадолго прерваться, и таки стянуть с него клятую тряпку. Да и сам я, отвлекшись от столь увлекательного занятия слегка охолонул, и пришёл к выводу, что позиция, нами занятая на данный момент, не слишком удобна. Трахать мужика на-сухую – удовольствие ниже среднего, причём для обеих сторон, а около той самой софы, на которой не так давно восседал муженёк Лиз, есть заветный тюбик. Ну да, Лиз, иногда тоже была не прочь пошалить, и анальный секс любила ничуть не меньше, чем традиционный. Уж не знаю, насколько в курсе супруг о её пристрастиях, но мне столь толерантная позиция доставляла массу дополнительного удовольствия.
Проследив за тем, чтоб рыжий не запутался в собственных, уже сползших до колен штанах, и избавился от них как можно быстрее, я за руку потянул его в сторону столь привлекательного ложа. Мои штаны, впрочем, тоже остались лежать у выхода в патио опрятной кучкой ткани. От рубашки я избавился уже возле софы, тщательно расстегнув все мелкие пуговицы, так и норовящие выскользнуть из пальцев.

[lottieblue]

Несколько бесконечно-долгих минут всё происходящее напоминало сон. Жаркую, сбивчивую, беспорядочную грёзу, когда реальность рассыпается на отдельные фрагменты. Чужие пальцы, скользящие по члену, напряжённому настолько, что простое прикосновение загрубевших подушечек кажется болезненным. Губы, касающиеся небрежной лаской тонкой кожи. Лёгкий укус, едва ощутимое сжатие зубов, но отголоски его электрическими волнами растекаются по телу, и без того напряжённому как высоковольтный провод. Вдох, выдох. И снова близость чужого, горячего тела, заполняющего собой всё: пространство вокруг, твои мысли, органы восприятия, будто бы заточенные на то, чтобы осязать, обонять, слышать, чувствовать только его.
Когда ладонь Ксандра разжалась, я услышал тихий, всхлипывающий звук, в котором с трудом опознал собственный голос. Ощущение потери, неудовлетворённого желания было столь велико, что мне потребовалось не меньше минуты, чтобы понять, что с меня стаскивают, - уже стащили, - футболку и помогают избавляться от брюк, в которых я путался, беспомощный, как ясельный младенец, ещё необученный обращаться самостоятельно с такими премудрыми деталями туалета. Кое-как спихнув со стоп обувь, я неловко переступил на месте, цепляясь рукой за косяк двери. Туман опьянения алкоголем и страстью понемногу рассеивался, реальность наваливалась на меня такая же неприкрыто-нагая, как я сам, и столь же дурацкая.
Поёжившись от холода, я, словно сомнамбула, поплёлся за Ксандром, ведшим меня, как малыша, за ручку к софе. Мой мозг, оценивавший ситуацию куда лучше, чем я сам, сопоставил все имеющиеся факты и нашёл знакомую цепочку совпадений. Мы целовались, мы разделись, и сейчас мы рядом с предметом мебели, который используют, в частности, для того, чем обычно занимаются двоё раздетых взрослых людей, только что активно обменивавшихся телесными жидкостями. То есть, для секса. Для траха. Для совокупления. Вся загвоздка состояла в том, что далее в логической цепочке явно не хватало одного или более звеньев. Ни один из знакомых мне сценариев, очевидно, не мог быть применим к настоящему моменту.
Как только мы остановились, и Ксандр отпустил моё запястье, моя рука безвольно повисла вдоль тела, я тупо посмотрел вниз, на собственные ноги, отчего-то показавшиеся мне жутко нелепыми в светлых лёгких носках. Я сел. Не на треклятую софу, а прямо на мягкий ворс густого ковра цвета топлёного молока, который так любила Лиз. Я медленно стянул носок с правой, потом с левой ноги, а затем скомкал их вместе и, не глядя, зашвырнул куда-то в сторону. Я всё ещё думал о том, чего, собственно, я ожидал, пойдя на поводу у своего желания. Это был глупый вопрос, потому что, когда тебя накрывает с такой силой, размышлять о деталях ты просто не в состоянии, но теперь, в мерзейшем состоянии мгновенного отрезвления, я лихорадочно искал, и не мог найти выход. Единственное я знал точно: всё будет совсем не так, как я привык.
Не то, чтобы меня это пугало… о господи, да! Конечно пугало. До колик. На долю секунды я задумался о том, чтобы попробовать перевести всё в шутку или просто удрать, но и первый, и второй вариант тут же были забракованы за нежизнеспособность. Да и какой-то своей частью я по-прежнему не хотел останавливать начатое, заворожённый им как свершающейся на моих глазах катастрофой. Такое чувство испытываешь на русских горках, когда твой вагончик застревает на самой вершине, ровно за миг до того, как далёкая земля помчится тебе навстречу, а в ушах заложит от свиста ветра и собственного крика.
Сказать что-нибудь вроде "я никогда не занимался анальным сексом и не уверен, что нахожу эту идею привлекательной"? После такого развязного и многозначительного признания с моей стороны, всего несколькими минутами назад, серьёзно? Не выдержав, я закрыл лицо ладонями и глухо застонал, подтягивая колени к груди и легонько раскачиваясь из стороны в сторону. Никогда в жизни я не чувствовал себя большим идиотом.

[Рыжая и вредная]

Поза рыжего, да и звуки, издаваемые им, на романтический лад настраивали не слишком, и я успел пожалеть, что так надолго, «- Да какого чёрта, пара минут всего прошло…», - отпустил его от себя. Видимо, за это время он уже себе чего-то надумал, и не то перепугаться, не то пожалел о том, что уже случилось немногим ранее. Вот только моё собственное желание никуда не девалось, и я однозначно собирался разложить этого белокожего, пусть и не на тахте, которая была более разумным вариантом, а уже на полу, который больше «пришёлся по вкусу» Люку.
Догадка, мелькнувшая в голове, вызвала лишь хищную, опасную усмешку на моих губах. Рыжий не выглядел брутальным альфа-самцом, но при этом и на тех женоподобных старлеток по недоразумению относящихся к мужскому полу похож никак не был, так что, я похоже ещё и первопроходцем буду в этой тугой девственной заднице. Не сказать, что это как-то влияло на моё решение, но самолюбие тешило, причём нехило, и отметив про себя данный, почти факт, я решил всё же быть поаккуратнее. Лишние подозрения от благоверной совершенно ни к чему.
Опустившись на колени перед «спрятавшимся в свою скорлупку» рыжим, я тихонько хмыкнул, обронив едва слышно:
- Занятный ракурс…
Опираясь левой рукой о тахту, маячившую за спиной Люка, правой ладонью я огладил его бедро, колено, и сомкнул пальцы на изящной щиколотке, потянув на себя и вынуждая любовника выпрямить ногу. Затем, возвращаясь вверх, широким гладящим движением, лаская большим пальцем внутреннюю часть бедра я смотрел, скорее нет, даже не так, откровенно пялился, подмечая малейшие движения, или сокращения мышц. Больше всего мне тогда хотелось не заморачиваясь длительными прелюдиями, поставить его на четвереньки и засадить по полной, без подготовки, и втрахивать в тот самый бежевый ковёр до тех пор, пока он голос не сорвёт от крика, но юношеские порывы и бунт гормонов – этап давно пройденный, да и истерики, не самое интересное времяпровождение (а что они последуют при таком раскладе, я почему-то не сомневался), поэтому, я действовал более осмотрительно, и много медленнее и неторопливее, чем хотелось.
Пальцы привычно сомкнулись на ещё не утратившем твёрдости члене рыжего, более доступном в таком положении, чем было буквально несколько секунд назад, и двинулись уже знакомым движением. Ждать, насколько быстро рыжий прочухается не хотелось и я приказал, негромко, но требовательно:
- Посмотри на меня!

[lottieblue]

Последовавшая тишина была почти невыносимой. Я знал, чувствовал, что Ксандр успел скинуть с себя остатки одежды и теперь стоял напротив, абсолютно нагой, как и я сам, меряя меня внимательным взглядом. Не знаю даже, что из этого заставляло меня смущаться сильнее, разрываться между непреодолимым, могучим желанием взглянуть на него, вобрать в себя взглядом тело, которое я уже успел оценить раньше, когда оно было скрыто лёгкой тканью рубашки и брюк, и позорным порывом исчезнуть, раствориться в той самой гладкой обивке дивана, к которой я прижимался спиной, сделаться невидимым.
Наконец, я услышал, как он движется, опускается рядом на ковёр, скользит ближе, неторопливо, с роскошной медлительностью хищника, точно знающего, что он уже загнал жертву в тот угол, из которой ей ни за что не выбраться. Я сам позволил ему это. И, откровенно говоря, даже тогда я не был уверен, что жалею о том. Горячая ладонь коснулась моего колена, пробежалась по коже, вмиг покрывшейся рябью крохотных мурашек. Я точно знал, что ничьё прикосновение ещё не заставляло меня реагировать так, и задолго до того, как Ксандр заговорил опять, приказывая, требуя, я уже осознал своё полное поражение. Чего бы он ни просил, я был готов дать это ему. Чего бы мне это не стоило, я знал, что никогда не пожалею. Сейчас, когда истинная цена мне уже известна, я не повернул бы назад, если бы мне был дан шанс вернуться в прошлое и изменить это.
Я опустил руки и, коротко сглотнув комок в горле, поднял на него взгляд, вновь встречаясь с голубыми глазами. Этого оказалось достаточно, чтобы остатки сомнений канули в небытие, чтобы желание, вспыхнувшее с новой силой под умелой лаской жёстких, настойчивых пальцев, поглотило меня полностью. Я услышал слабый, отрывистый стон, и не сразу понял, что он сорвался с моих собственных губ, успевших остыть и пересохнуть с тех пор, как он касался их в последний раз.
- Всё в порядке.
Шепнул я, успокаивая скорее себя самого, выторговывая свободу у собственного страха, усыпляя остатки приличий этим нехитрым заклинанием, а затем протянул вперёд руку, дотрагиваясь до светлых волос, вплетаясь в них пальцами и, с удивившей меня самого силой, дёргая за них, притягивая Ксандра к себе, заставляя исчезнуть разделявшее нас пространство. Снова ощутить его рядом, теперь больше и полней, кожей к коже, накрывая его рот быстрым, требовательным поцелуем, оглушительным, как пушечный залп. Немного сдвинувшись, отводя согнутую в колене ногу так, чтобы раскрыться полней, едва ли осознавая это, я накрыл его ладонь, лежавшую на моём члене, сжимая немного сильней, настойчиво толкаясь бёдрами. В напоенной ароматом соли и азалий прохладном воздухе, заползавшим в комнату из распахнутой двери, мне стало горячо, как в турецкой бане.

[Рыжая и вредная]

- Ну вот, уже лучше… - смирившийся, поддавшийся желанию и уже, похоже готовый ко всему, рыжий сам потянулся за поцелуем, вернее, требовательно потянул меня к себе. Едва заметная довольная улыбка, скрывающаяся в уголках моих губ, потонула в жадном поцелуе, я уже сбился со счёта, котором. Терзая тонкие губы, прихватывая их зубами и тут же отпуская, я старался не терять головы и не оставлять заметных следов, по крайней мере пока я ещё в здравом сознании и кое как себя контролирую.
Движения ладони на чужом члене приобрели чёткий ритм, который задавал сам Люк, я лишь чуточку подправлял его, когда он сбивался, не то захлёбываясь в ощущениях, не то, желая сразу и всего. Возможно, стоило не торопиться и доводить его до разрядки неспеша, но у меня самого уже перед глазами всё плыло и едва не чёрные мухи летали в комплекте с радужными пятнами. Давно, слишком давно желание обладания одним конкретным человеком не было столь оглушающе сильным. Даже учитывая недавний секс с Лизи, сейчас я ощущал себя подростком в период полового созревания, когда «стоит по стойке смирно» едва не круглосуточно.
Разорвав поцелуй, чтобы вдохнуть хоть немного кажущегося раскалённым воздуха, я поймал языком прозрачную капельку, прочертившую влажную дорожку по виску и скуле моего любовника. Жар раскалённой бархатистой кожи смешался на языке с пряным немного мускусным вкусом с примесью соли.